ПИСЬМО

Здравствуй, мамка! Здравствуй, Катя!
Всё нормально, я в санбате.
Аккурат восьмого дня и ударило меня -
прям на именины взвод попал на мины...
Спеленали счас меня, как стреножного коня,
ни вздохнуть, ни... ясно что...
Только руку вот почто лекари отняли?
Был я без сознания, вот и подгадали,
откромсали до плеча… Как такой теперича?
Ни косу не взять, ни вилы -
как в хозяйстве-то вполсилы?
Правда, в остальном - живой. Скоро, говорят, домой...
Знамо дело, не солдат: как поднять мне автомат?
А намедни передали, что представили к медали.
А Петро, второй мой номер, от потери крови помер
(жизнь - она ж такая штука: ей наука - не наука).
Он хранил с собой иконку, перекрестится в сторонку:
“Боженька меня хранит...” И вот на тебе - убит...
А моей не говорите, что-нибудь с письма наврите:
ну её, Тамарку, к ляду...
Может, справят мне протез - за баранку сяду.
...Я то что? Другие вон на культяпках в хату.
Поломала жизнь война русскому солдату.
Вы там шибко не горюйте: я в здоровой форме,
и кормёжка неплохая - хлеб и сахар в норме,
самодеятельности наезжают часто...
Наши в Пруссии уже - скоро немцу баста!..
Марк Бернес здесь выступал, аж слезу пробило:
вроде бы всего лишь песня - а какая сила!
Батя жив: письмо пришло где-то из-под Минска -
переводят их рембат в Первый Украинский…
Интересно, есть ли наши, кто вернулся с фронта?
Это правда, что погиб Ванька Ферапонтов?
Как село-то под фашистом жило столько время?
Фриц же пол-Полесья, гад, сжёг к ядрене фене...
Счас пишу, а сам не знаю: помер кто, живой?
Возвернусь - а вместо дома только печь с трубой?
Наш район уже давно вышел с оккупации…
Как же я хочу прижаться к нашенской акации
да сходить на Веркин дол - полежать в траве...
Здесь с тоски дрянные мысли только в голове...
Что-то я совсем раскис... Почерк-то не мой, -
Хорошо, сестричка Валя пишет всем домой…
Крепко всех люблю, целую. Ждите под апрель:
привезу галет, тушёнку и отрез - фланель.
Век что ль убиваться мне с пустого рукава?
Главное - страна б стояла, мать была жива.
И Победа поскорей - Гитлеру хана.
Да чтоб внуки не забыли,
что была когда-то в мире
страшная война.


ЛЕЙТЕНАНТ КРУГЛОВ

Натекло в окоп воды,
На ногах пуд глины.
От пяти взводов осталось
Меньше половины.

Магазин и две гранаты
Дали для атаки.
- Немец что-то замолчал...
- Жрут, поди, собаки...

Впереди часовенка -
Без стены, нагая.
Метров триста до неё -
Мама дорогая!

- Ничего, братва, пробъёмся!
- Ясно, лейтенант...
(Месяц, как дерёмся вместе,
А - храбрец, талант!)

Дождь опять пошёл некстати -
Сильный-то какой!
- Ну, ребята, поднялись,
Не робеть! За мной!

Дождь полил как из ведра -
Ничего не видно...
А часовню мы отбили -
То-то не обидно.

Слава господи, живой,
Руки лишь дрожат...
Шесть бойцов и лейтенант
По холму лежат...

- Окопаться с интервалом
Метров через пять... -
И добавил старшина:
- А ребят собрать...

Схоронили в глинозём,
Прямо за оградой, -
Под одной для всех звездой
Положили рядом.

Наслюнявив карандаш,
Крупно написали:
“Семь гвардейцев здесь геройски
За деревню пали:

Рядовые Нечитайло,
Черышев, Седов,
Губаридзе, Ковш, Галямов,
Лейтенант Круглов.

Сорок третий год. Ноябрь,
Третьего числа”.
Только надпись от дождя
Сразу потекла.

- Нам теперь держаться надо:
Наши здесь лежат.
Фриц повыдохся совсем
И к реке прижат.

…Натекло в окоп воды,
На ногах пуд глины.
Без стены стоит часовня
В центре Украины.

Мы ушли - они остались
В мире вечных снов:
Шестеро бойцов пехоты,
Лейтенант Круглов.


ИНСТЕРБУРГ

Батальон сражался за город,
В котором не было птиц, -
Вместо птиц в нем летали пули
И души упавших ниц.

А души теряли лица
И цеплялись за провода,
Разлетелись от грохота боя
Божьи ангелы кто куда...

А город чернел от боли,
И лопались окна глаз.
Батальон усилием воли
Выполнял боевой приказ.

И горели мосты и крыши,
И горел весь объятный мир.
От осколка в груди кончался
Молодой еще командир,

Матерился, скрипя зубами,
Проклиная чертову мать:
- За какой-то немецкий город
Так не хочется помирать...

- Ничего, капитан, прорвешься.
- Да какое - с такой дырой...
- Не с такими еще ребята
Возвращались порою в строй.

- Ладно, всё, лейтенант, я понял.
А теперь, я прошу, иди -
Да накрой-ка меня шинелью, -
Дай я лучше помру один...

Враг цеплялся за каждый выступ -
Мы сражались за всю страну,
И мы приступом шли на приступ -
Нам не нужен был враг в плену.

И чадили чужие танки,
Из костела смотрел Иисус,
Как людей убивали люди,
Как от крови вошли во вкус...

И страдал контуженный город
От нелепой своей судьбы,
Догорали в снегу, как свечи,
Вековые его дубы,

Из ладоней горящих улиц
Пальцы вырваны фонарей,
И прицельно “фаусты” били
Из разбитых насквозь дверей.

Батальон истекал за город
С искореженною душой
Он для жизни совсем малый,
А для смерти - такой большой

Пал под ним капитан Климишин
И погиб лейтенант Большов, -
А в России осталось больше
На пять тысяч солдатских вдов...

И без них уже брали Прагу,
Штурмовали без них Берлин,
И рейхстаг озаглавлен флагом
За Москву, Ленинград и Клин.

А военная жизнь - без правил,
Командир её - Демиург...
...Души русских солдат остались
В небе города Инстербург.


БРАТ

Взвод из боя вышел ночью,
Потеряв шестнадцать душ.
Неприметный прусский хутор -
Четверть дня кровавый душ.

Взрыт подлесок миномётом,
Танки чёрные горят.
Хоронили мы в воронку
Наших умерших ребят.

Вместе с нами воевали
Братья-псковичи Седых;
Во вчерашней переделке
Был убит один из них.

Ёжась в серые шинели,
На сырые горбыли
Пленные бросали в яму
Комья мёрзлые земли.

Фрол Седых стоял безмолвно,
Крепко сжавши автомат;
Сердце яростью кипело
За пострелянных солдат,

За погибшего Федота -
Брата младшего его, -
На кого теперь остались
Двое деток у него?

“Что теперь скажу я дома,
Почему не уберёг?
Самого хоть миновало...
Живы будем, дай-то бог!

Ничего брат не боялся -
Заслужил два ордена,
А теперь в земле лежит
Далеко от родины...

На глазах с гранатою
В полный рост Федот
Бросился отчаянно
На немецкий дот.

А когда стал отходить -
Вижу до сих пор, -
Долговязый офицер
Застрелил в упор...”

А назавтра по приказу
Рядовой Седых
Конвоировал в тылы
Пленных пятерых.

Долговязый офицер,
Четверо солдат -
Каждый невиновен,
Каждый виноват.

И от горя горького
Где-то у ложбины
Выстрелил не целясь Фрол
В их чужие спины...

В тот же день красноармеец
Третьего полка
По приказу арестован
Фронтовым “чека”.

Он приказ не выполнил
(Офицер убит),
В ожиданье трибунала
В камеру закрыт.

А наутро часовой
В роту доложил -
На себя боец Седых
Руки наложил.

“Захожу, а тень качает
Ветер по стене -
Ночью он себя повесил
Прямо на ремне”.

На двери гвоздём коряво
Написал солдат:
“Вы простите меня, братцы,
Я не виноват!”

Так война закончилась
Для двоих бойцов -
Не дождаться детям их
По домам отцов.

Положили головы -
Бог судья для них...
...Плачет мать солдатская
За сынов двоих...


1945-й...

1945-й. Пруссия Восточная
Словно канава сточная.
Грязь, кровь, гарь,
Изнасилованный огнём январь,
Вспоротая русским штыком
Тевтонская ветхая старь,
Смерти линия поточная,
Небо ржавое и худосочное, -
Между Богом и дьяволом
ставка очная.

Нет мерила людскому горю.
Страх и ужас на пути к морю.
На шее Германии дебелой
Удавка все туже,
Воронья над пожарищами
Все больше кружит,
Танки окопы простуженные утюжат.
Кому на войне всего хуже?

Пехоте - матушке полей?
А может, матери солдатской,
Чей сын в могиле братской?..
Всем страшно, всем плохо...
- Прикрой меня, Леха!
Дай мне его добить,
Научу, мать твою, Родину любить...
Эй, славяне! Пришёл и наш час...
Сейчас я его срежу... Сейчас...

Но трудно в логове убить врага:
Здесь каждый хутор - Курская дуга,
Тверды еще стены фортов.
Трупов с улиц собрали выше бортов.
Засели, сволочи, в бункера,
А наш солдат в полный рост
Да с Богом под “ура!” -
В атаку в лоб, дети жили чтоб...

И такая у него боль и ярость слепая -
Только вперёд, напролом, не уступая...
Вскрыли гнойный прусский нарыв
И сбросили дивизии “СС” в залив.
А на дорогах - беженцев тысячи
С детьми и повозками;
Горит город, окна заколочены досками;
Мечется людской поток:
Где теперь запад? Где восток?

Боятся Ивана, которому хоть бы что,
На привале коротком и то - с баяном.
“Чего от него ожидать?
Он двужильный, не сломать:
Сколько их, русских, уже положили,
А они всё живы...”
“Прощай, Гретхен, прости,
Детей береги, тебе теперь
Крест грехов моих нести...
“Советы” дерутся как черти,
Все мы на шаг от смерти -
Она сейчас ценится дёшево,
Центр города нашего -
Домов крошево.
В ратуше пока держимся
На первом этаже,
А они все ближе и ближе, уже...”

К утру город пал,
Утих огня шквал,
Пошли тыловые части...
- Что? Не ждали нас, фрицы?!
Здрасте! Ваша Пруссия поганая
Не то что наша Украина!..
Тут уж рукой подать и до Берлина...
“Скоро дома буду, Галина,
Чуток осталось немца побить.
Я уж и забыл в этом аду,
как любить...”
- Эй, земляк, а как город-то этот
По-немецки звался? Не помнишь?..
Ай, да и не главное это,
Всё равно песня их немецкая спета...

Ушёл солдат, а город остался
Для обозов и госпиталей,
Для девочки, которую спас наш старлей,
Для страниц истории стёртых,
Для живых и мёртвых,
Для них и для нас...
И для Бога, который не виноват, -
Ты уж прости и помилуй нас, брат...


***

Белая берёза
Словно нетверёза,
Растрепал ей ветер
Крону, что крыла.
Выжженное поле
Чёрное от боли,
А на нём воронки
И солдат тела.

Покосилось солнце -
Выгнутое донце,
Под его лучами
Пули горячей.
А земля большая
От огня в лишаях,
И горячей кровью
Пенится ручей.

У бойца Ивана
Штыковая рана
Истекает жизнью
В шёлкову траву.
“Господи, так рано...
И прости же, мама,
За страну родную
Я сложил главу”.

Минуло полвека,
Нету человека.
Подросла шеренга
Молодых берёз.
И от крови сладкий
По стволам сочится,
Наполняя банки,
Сок солдатских слёз.


ДЕД

Поутру весна-блудница
Вновь изнемогла
И под этот мир старинный
Без стыда легла.

Колокольным звоном небо
Очищать пора...
...Из окна палаты белой
Часть видна двора,

Обнесённая забором,
За которым - рай...
- Ты уж, дед, держись давай,
И не помирай.

Благодать природой правит -
Яблони цветут...
- Разве мне теперь подняться?
Столько не живут...

- Это, дед, не по-солдатски,
Ты же - фронтовик!
И с такой войны вернулся, -
Чуть прижало - сник.

- Мне, земляк, годов-то столько -
И не сосчитать...
- Брось, ещё пойдёшь по девкам -
Косы расплетать.

- Да какие ещё девки,
Кол когда в груди?..
- Разве, дед, не интересно,
Что там - впереди?..

- Мне как раз не интересно:
Там уже бывал -
В сорок третьем под огнём
Днепр переплывал...

- Я тебе же не о фронте -
Что нас дальше ждёт?..
- Знамо что - могильный камень
Да душа в излёт...

- Рано, дед, себя хоронишь -
Голова ж цела,
Скоро бабка дома встретит.
- Бабка умерла...

Ты, сынок, мне лучше спирта
У сестры спроси, -
Может, сердцу сполегчает, -
Воду принеси.

- При любой грудной хворобе
Пить запрещено.
- Смерти что теперь бояться,
Коли всё равно?..

Вдруг соседу стало худо -
Побелел лицом.
Побежал я за сестрицей:
- Плохо там с отцом...

Взяли деда на каталку,
Увезли с собой.
Закусил он только губы -
Будто снова в бой...

Застелил кровать я деда,
Скучно почитал,
У окна сидел с обеда -
Голубей считал...

Где-то ночью просыпаюсь,
Вижу - силуэт:
Кто-то странный на кровати...
Пригляделся - дед!

Но моложе лет на тридцать,
Ровная спина,
Портупея, орден Славы
Ясный, что луна.

Ладный “дед” из гимнастёрки
Достаёт кисет:
- Хватит спать, земляк, замёрзнешь.
Куришь или нет?

Вот меня и подлечили,
Хоть куда - жених!
Я сейчас в комендатуру -
Догонять своих.

Полк-то наш до Кёнигсберга,
Видно, дошагал...
Говорят, что Черняховский
Умер, генерал...

Встал солдат, одёрнул форму,
Подтянул сапог,
Вещмешок худой набросил:
- Прощевай, браток!

Мне войны, надеюсь, хватит:
Зверь и дома - зверь...
Крепко мне пожал он руку
И ушёл за дверь...

Я в растерянности только
Вслед ему кивнул.
“Я б с таким пошёл в разведку”, -
Думая, заснул...

Разбудили утром солнца
Бодрые лучи,
Птицы что-то расшумелись -
Кажется, грачи.

“И почудится ж такое:
Дед - опять солдат,
Хоть сейчас готов к атаке,
Был бы автомат...”
У окна я поразмялся
И поприседал,
Санитарке при уборке
Тумбочки сдвигал.

Тут сестрица заглянула,
Волосы - смольё:
- Маша, с дедовой кровати
Собери бельё.

- Что случилось, дорогуша,
Если не секрет?
- Да какие там секреты -
Умер твой сосед...

Не хватило деду силы -
Жизнь, она ж хрупка, -
С той войны носил осколок
Ниже, у соска.

Бабки нет - да есть ли дети?
Хоронить кому?
Каково на белом свете
Жить-то одному?..

Все ушли, тоска осталась -
Ранит тишина...
Но от мира снова жизнь
Зачала весна...

...Снял пижаму я со стула -
Веришь или нет? -
Нахожу в кармане правом
Вышитый кисет!

Да ещё учуял запах -
От махры же дым!..
...Пусть на небо примет Бог
Деда молодым...


СЕМЁН ПЕРВУХИН

Возле клуба, в развалюхе,
Жил бобыль - Семён Первухин.
С виду - неприметный малый,
Молчаливый и трёхпалый.

До войны крутил баранку,
Стешку Ярцеву любил,
Вроде парень был как парень,
Баньки по селу рубил.

Летом грозным всей деревней
Провожали мужиков.
Шёл на фронт и наш Первухин -
Воевать попал под Псков.

А сестра и мать остались
(Батя помер до войны).
Из хозяйства - лишь корова
Да шесть соток белены.

Как потом жила деревня,
Это, брат, отдельный сказ,
Полсела, считай, за зиму
Голод выкосил зараз.

Не от пули, так от мора
Поубавилось людей:
Смерть не смотрит - фронт ли, пашня,
Кто герой, а кто злодей.

Пелагея, мать Семёна,
На Крещенье и ушла...
Вся опухшая от жмыха
Сына всё домой ждала...

Лишь Победы годом позже,
Серым снегом тающим,
Привезли его в санях
При сопровождающем.

Хоть и долго он лечился
На курортах Грузии,
Но остался головою
Слабым от контузии.

Заселился в старый дом,
Что сестрица бросила
(В область Кёнигсбергскую
выехала осенью).

Стешка тоже замуж вышла,
Счастлива, похоже,
Парень-то какой достался -
На семь лет моложе.

Так Семён один и зажил,
Женщин сельских избегал,
На работу был негоден,
Как бы в клубе помогал.

Пропадал в лесу всё лето,
Жил сычом в сторожке,
Плёл лубочные корзины
Да ловко резал ложки.

Заикаться стал сильнее,
Страдал эпилепсией,
В зиму грелся водкою,
Как водится в России.

Лишь на светлый праздник мая
В гимнастёрке чистой
По дворам ходил деревни,
Шлем надев танкистский.

Что-то о войне пытался
Говорить под брагу,
На его груди блестели
Медали “За Отвагу”.

Напивался пьяным, плакал
Детям “петушки” дарил,
А потом вдруг замыкался -
У реки сидел курил.

Как-то раз, к октябрьским,
Помнится с тех пор,
Дать концерт один приехал
Из района хор.

Пели - аж мороз по коже!
Какие гармонисты!
Как же взбередили душу
Столичные артисты!

Под конец хорист со сцены,
Прямо среди песни
Крикнул в зал: “Первухин, ты?!
Сёмка, хоть ты тресни!

В танке ж ты сгорел живьём
В том бою под Млавой -
Экипажу есть могила
Рядом с переправой”.

Взял он нашего Семёна
И вытащил на сцену:
“Ваш земляк - танкист-герой!
Роту спас от плена”.

Хлопали однополчанам
Селяне и артисты...
А Семён? Опять - на фронте,
И бегут фашисты...

Слёзы целиться мешают,
И падают солдаты...
...Хор уехал, а Семёна
Отвели до хаты.

Через три дня спохватились:
- Бобыля-то нету?
- Может, что-нибудь случилось?
Сходим к сельсовету...

Заперт дом, закрыты ставни, -
Вскрыть решили хату.
Тут и вспомнил вдруг сосед:
- Шёл Семён с лопатой...

А нашли его под вечер
В Томкиной низине -
Он лежал на дне окопа,
Вырытого в глине.

Рядом фляжка и “оружье” -
Ржавая берданка.
Принял здесь последний бой
Наш наводчик танка...

Одержала снова смерть
Личную победу,
И склонилось над гвардейцем
Сумрачное небо.

Там в окоп и схоронили.
Плакали старухи.
Написали под звездою:
“Здесь погиб Первухин”.


ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ВОЙНЫ?

Что осталось от войны?
Беспокойные немые сны
старого фронтовика,
Поэта, опаленная душой,
неистребимая строка,
Выцветшая похоронка
среди фотографий деда,
Защищенная долгой памятью
великая Победа,
Выбитые на мертвом граните
далекие имена,
Выжившая волею всех
большая страна,
Стершиеся окопы
о зазубрины городов,
Подписанный кровью Берлин
и выстоявший Гдов,
Танки с постаментов
охраняющие скверы,
Мир немыслимый
без надежды и веры,
Раскрытые взрывами настежь
створки свода,
И выпавший сверху насмерть
Сын Бога...