Чем плох мат?, Объясните аргументированно Опции

[worldmind]

Меня как-то обвинили что мол я матом ругаюсь.
Но ещё никто не дал мне определения, что есть мат?
Кто и как определяет какое слово мат, а какое нет?
Чем плох мат?
Почему слово "оху№нно", никого не оскорбляющее, плохо, а слово "козёл" когда его используют для оскорбления, все равно не мат, а следовательно и не так ужасно как мат?

Я считаю, что мат это часть языка. Иногда он позволяет более которко высказать мысль, иногда более эмоционально. Как правильно сказал Ragnar: если мат заменяет всю речь или используется как слова сорняки это не нормально, но если мат используется как дополнение и при применении несёт смысловую нагрузку, что тут плохого???

[Voron]

ФИЛЬТРУЙ БАЗАР!»
Выражение «фильтруй базар!» известно практически всем. И всеми понимается совершенно правильно — следи за речью! Это предупреждение много лет назад родилось в тюрьме и применялось в качестве предостережения от случайно сказанного оскорбительного слова или выражения. Тюремные понятия всегда строго регламентировали речь арестантов и условия использования той или иной фразы.

Запреты на употребление различных слов или их сочетаний вырабатывались многими годами и были направлены на недопущение бессмысленных конфликтов в арестантской среде и сокращение конфликтов вообще.

В последние два-три десятка лет значение этих запретов заметно снизилось, и сейчас речь зэков мало отличается от речи, например, базарных торговцев. Это плохо. Контроль за речью воспитывает у человека собранность, внимание, способность быстро обдумывать свои действия, а также уважение к себе и окружающим.

По классическим нормам поведения без серьезной причины употреблять грязные, оскорбительные выражения могли себе позволить лишь зэки, занимающие самые нижние уровни в тюремной иерархии. О таких говорили: «Наглый, как колымский педераст». Несмотря на то, что сейчас в тюрьме какой-нибудь «правильный пацан», считающий себя чуть ли не пупом земли, позволяет себе базарить на уровне колымского пидора, все же любому зэку нужно стараться постоянно контролировать свою речь. От этого хуже не будет ни тому, кто говорит, ни тому, кто слушает.

Основные причины необоснованного, беспорядочного и бестолкового употребления бранных слов — низкий уровень общей культуры (на жаргоне — «черт по жизни») и компенсация комплексов собственной неполноценности: глупости, безволия, малодушия, физической ущербности.

Нормы использования в разговоре ругательных и оскорбительных выражений следующие.

Матерные и другие грубые слова употреблять можно, но с соблюдением некоторых ограничений. Они не должны быть направлены в адрес конкретного человека. Ругаться «в воздух» можно сколько угодно, за это отвечать не нужно. Например, для выражения своего недовольства или возмущения действиями сокамерника можно смело говорить «для связки слов»: «Вася,… его мать!». Но ни в коем случае нельзя сказать: «Вася,… твою мать!».

Выражения (как матерные, так и не матерные), в любой форме указывающие на принадлежность человека к разряду «опущенных», а также на унижение сексуального характера его близких родственников (особенно матери), в местах лишения свободы являются тяжкими оскорблениями. Употребивший такое выражение должен отвечать за него: либо быть в состоянии обосновать необходимость оскорбления, либо понести наказание.

Мало кто задумывается о смысле наиболее распространенного выражения «иди на …». Старые арестанты иногда возмущаются: «молодежи на … послать, как «здрасьте» сказать!». А надо бы задуматься.

Несколько лет назад в одной колонии строгого режима молодой зэк именно так оскорбил пожилого одноногого, молчаливого и спокойного зэка, не подумав, что тот отбывает второй срок за убийство, и воспитывался на старых лагерных традициях. Инвалид потребовал извинений. Он вообще проявил чудеса терпеливости: несколько раз пытался объяснить обидчику, что тот поступил неправильно. В ответ оскорбление только повторялось. Одноногий скрытно вынес из промышленной зоны в жилую свой рабочий инструмент — пластину для укладки статора, надел чистую рубаху и на глазах у многих зэков в клубе колонии в очередной раз предложил обидчику извиниться. Тот не понял. Больше он вообще ничего не понял, инвалид воткнул ему пластину в шею и заколол одним ударом, как кабана.

Воспитательное значение этого поступка (почему-то хочется называть это поступком, а не преступлением) трудно переоценить. На год-два речь всех зэков в зоне резко обеднела на ругательства. Потом, правда, попустило. Видно, чтобы выработать устойчивый рефлекс, одного предъявления, даже такого яркого, недостаточно.

Ругательные выражения надо употреблять как можно реже. Старик Фрейд сказал: «Человек, первым бросивший ругательство вместо камня, был творцом цивилизации». У людей (имеется в виду — у нормальных людей, не быдлоты) сильные выражения являются проявлением сильных эмоций и заменяют сильные действия.

Как ни парадоксально, но «бык», ругающийся без остановок, на самом деле ругаться не умеет вообще, а только сквернословить (а это разные вещи). У него в запасе нет слов, которыми можно выразить сильную эмоцию, например, гнев. А применить вместо сильного слова сильное действие, скажем, ударить — опасно, не позволяют общественные нормы поведения. В результате у такого человека эмоции стираются, и он становится духовно «опущенным». В человеческом общении он настолько же беспомощен, как и «мыша», вообще не знающая ругательств.

Для сведения: все без исключения люди, пользующиеся в криминальной среде уважением, крайне редко употребляют ругательства. При спокойном разговоре не употребляют их вообще. «Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума» (Монтень). Примечательно, что влияние этих людей на окружение (даже случайное и временное, каким является тюремная камера или боксик сборного отделения) настолько велико, что рядом с ними и другие перестают ругаться, хотя прямых замечаний никто не делает. В этом смысле можно пожалеть, что авторитетных людей в преступной среде очень мало.

Слова «феня», «блатная музыка» сейчас уже стали забываться. Туда им и дорога. Похоже, что эти явления отжили свое. Было время, когда воровской жаргон процветал, выполняя две важные социальные функции: разделительную и объединительную.

Суть первой — отмежевание профессионального преступного мира от мира фраеров. Человек, «ботавший по фене», демонстрировал окружающим свою причастность к особому миру, и этой причастностью нагонял тревогу и страх на обывателя. Самое главное — ни один честный фраер не мог понять, о чем урки между собой разговаривают.

Суть второй функции — каждый из владеющих «блатной музыкой» давал понять собратьям, кто он такой. Чтобы без ошибочно находить себе подобных.

Обе эти функции теперь никому не нужны. На уголовника, демонстрирующего свою причастность к преступному миру, могут посмотреть разве что с сожалением, а общаться между собой у преступников потребности нет, они не доверяют друг другу.

Жаргонные слова и выражения существуют сейчас и, без сомнения, будут существовать всегда. Жаргон, как всякий неформальный и живой язык, постоянно меняется — одни слова уходят, другие искажаются или приобретают иной смысл, третьи привносятся в него извне. Понимать и знать жаргон не сложно, в нем применяются обычные русские слова, только в несколько ином значении. Злоупотреблять им не нужно, это выглядит глупо. Там, где смысл более точно передается обычными словами, нужно использовать обычную речь. Избегать использования жаргонных слов также не следует. Все они возникли совершенно естественным путем, «из народа», и зачастую гораздо точнее отражают суть понятия, чем официальные термины. Если зэки в свое время назвали народных заседателей «кивалами», то, наверное, точнее нельзя было сказать.

Очень осторожно нужно употреблять слово «козел». На свободе оно практически безобидно, даже внятного значения не имеет, применяется как попало. Раздражение любого рода в адрес кого угодно мужского пола часто выражается этим словом. Именно в привычке к этому слову кроется опасность. Когда-то давно в местах лишения свободы оно мало отличалось от слова «петух». Потом значение его изменилось, несколько ослабло, и сейчас оно означает прихвостня администрации. Но, применяя его без разбора, можно нарваться на очень жесткую реакцию. За это слово в тюрьме надо отвечать. Многие люди были жестоко биты за случайно вырвавшееся — «козел!»

Так уж сложилось, что в национальной тюрьме тема сексуальных отношений достаточно щекотлива. Чтобы не повторить ошибку многих неосторожных зэков, разговоров по этому поводу лучше вообще не вести. Но это не всегда удается. Из-за скуки и скученности тюремной камеры зэки вынуждены обсуждать самые разные стороны своей жизни до ареста, в том числе и отношения с женщинами.

Надо твердо помнить, что по тюремным традициям женщина (в сексуальном плане) — существо второго сорта. (Это не мнение автора, это мнение, сложившееся в преступном мире!). Поэтому в любых сексуальных контактах женщина может выступать только в подчиненной и даже унизительной роли. Ни в коем случае нельзя допускать в рассказе упоминания о доставлении женщине каких-либо ласк, отличающихся от грубо традиционных. Это немедленно будет расценено, как склонность к извращениям и «контакт» с «грязными» частями женского тела. И объявлено об этом будет тоже немедленно, ведь сидеть с «контаченым» впадлу, его надо немедленно выломить из хаты. Судьба такого рассказчика будет печальна — чуть раньше или чуть позже он окажется в «петушатне».

Мужчине, вообще, лучше никогда не рассказывать об интимных подробностях своей жизни. Уже сам интерес к этой теме наводит на размышления — а мужик ли ты?

Вряд ли в тюрьме найдется много людей, знающих правила грамматики. Но несмотря на это, одно правило соблюдается очень ответственно. Это применение возвратной частицы «-ся» в некоторых характерных словах. Частица «-ся» означает «себя». Поэтому можно уверенно говорить «я трахал», но ни в коем случае нельзя сказать — «я трахался». Наличие возвратной частицы всегда будет пониматься как указание на пассивную роль в акте мужеложства. Знание этой мелочи очень важно. Ошибка, скорее всего, приведет лишь к насмешкам, но при неумелом влиянии на дальнейшее развитие событий может стоить и дороже.

Так что — фильтруй базар, бродяга!