Insterburger Brief, или Письма из Инстербурга Опции

[Stewart]

Сегодня мы продолжим с вами читать воспоминания Гельмута Шмидта. Вначале я планировал поместить этот перевод в тему "Insterburg 1945", но потом решил, что здесь эта история будет более уместной, да и события, описанные в ней, относятся все же к 1944 году.

Одиссея 1944 (Odyssee 1944)
В начале июля 1944 года мы получили свои свидетельства и беспечно отправились, несмотря на приближение восточного фронта и успехи союзников во Франции и Италии, на летние каникулы. Никто тогда не подозревал, что наши прекрасные школьные дни закончились и мы более никогда не встретимся как класс.
Бедствия начались уже через несколько дней после начала каникул. Я получил от руководства Гитлерюгенда повестку, в которой мне приказывалось прибыть на следующий день с лопатой, одеялом, посудой и прочим в центр Гумбиннена для строительства укреплений.
Я был послушным и явился в назначенное время, после чего с товарищами был направлен в Литву для рытья окопов. Примерно через 14 дней советы предприняли новое наступление и мы были вынуждены бросить только что построенные позиции.
Когда Инстербург в конце июля пережил свой первый тяжелый авиа-налет я уже был дома у своих родителей. С безопасного расстояния мы наблюдали яркие вспышки от бомб и кроваво-красное зарево пожаров в городе. Мы видели яркие осветительные бомбы и маленькие облачка от взрывов зенитной артиллерии, выискивавшей своими прожекторами в небе вражеские самолеты.
Спустя несколько дней (мой отец тогда был также откомандирован на строительство укреплений) я снова должен был прибыть в Гумбиннен и на этот раз был отправлен в окрестности Растенбурга (Кентшин, Польша). Там, в Виндкейме (Виндикайм, Польша) и Реймсдорфе (Славково, Польша), неподалеку от «Волчьего Логова» (штаб-квартиры фюрера), мы возводили новые тыловые рубежи, изрыв все окрестные поля и луга своими окопами.
На конюшне Реймсдорфа я повстречал отряд ребят из Инстербургского Гитлерюгенда. Среди них был и мой одноклассник, которого, как мне кажется, звали Альбат или Адам.
Наше копание продолжалось до позднего октября. Ночи становились по настоящему холодными и зачастую по утрам нам приходилось разбивать лед на пруду за нашим хлевом, чтобы умыться.
А затем наступило 20 октября. В этот день Красная армия начала новое наступление, на несколько дней раньше ожидаемого. После утренней побудки мальчишек из округов Гольдап и Гумбиннен созвали вместе и объявили, что мы должны незамедлительно отправляться по домам и помогать своим матерям эвакуироваться. Наш отъезд был немного отсрочен и лишь во второй половине дня мы получили билеты и открепительные удостоверения.
Мы выехали из Растенбурга через Коршен (Корше, Польша) в Инстербург и прибыли туда поздно вечером.
Прибытие на вокзал стало для нас настоящим шоком.
Платформы, главный холл, коридоры и зал ожидания были переполнены людьми и багажом. При тусклом освещении невозможно было сделать и шага без того, чтобы не наткнуться на кого-нибудь или не споткнуться обо что-нибудь. Плакали дети, а матери пытались их утешать, тогда как другие спали на своих пожитках. Я пробился к одному железнодорожнику и спросил у него о следующем поезде в сторону Ангераппа (ныне Озерск). Его ответ был таким: «Мой дорогой мальчик, возможно завтра утром и будет поезд в этом направлении, но вероятнее всего его уже не будет никогда. Кто знает, как близко русские?!».
Эта информация меня не удовлетворила и я решил просто пройти 30 км пешком. Поискав, я нашел того, кто согласился составить мне компанию. Это был мальчишка, учившийся в Инстербурге, но не в моей школе. Я немного знал его. Он жил рядом с Содененом (Красноярское) и также возвращался со строительства укреплений.
Сначала мы отправились по дороге в сторону Гумбиннена. Было очень темно. Лишь на востоке, время от времени, небо озарялось всполохами и доносился гром, как при еще далекой грозе. Навстречу нам тянулись колонны беженцев. Прежде чем мы свернули с шоссе Инстербург-Гумбиннен в направлении Ангераппа, нам повезло: нас подобрал военный грузовик и подбросил до середины Карлсвальдерского (Бродлаукерского) леса. Оттуда мы продолжили свой путь пешком. Мой спутник покинул меня за несколько километров до Соденена. Он повернул налево после Улльрихсдорфа, поместья рядом с дорогой, и почти оказался дома.
Когда я проходил Соденен начинало светать и небо на востоке озарилось ясной полоской. Я свернул на гравиевую дорожку, ведущую в Неммерсдорф (Маяковское). Поначалу было довольно безлюдно. Затем я встретил крестьянина, несшего молоко с соседней молочной фермы. Это успокоило меня, так как если еще носят молоко, то Советы должно быть еще довольно далеко.
Но ситуация стала быстро меняться. Вначале это были только отдельные машины беженцев, затем их становилось все больше и больше и, наконец, нескончаемый поток убегающих людей повалил мне навстречу. Конные повозки, коляски, телеги, доверху нагруженные всевозможным добром, множество людей, преимущественно женщин с рюкзаками и детьми на руках, и лишь несколько престарелых мужчин.
Наконец я достиг полевой дороги, ответвлявшейся от основной улицы. По ней я планировал срезать свой путь. Через несколько сотен метров я оказался в полном одиночестве. Поднялся странный туман, окутавший меня с ног до головы. Он стелился по земле почти в человеческий рост, так что иногда можно было видеть небо. Страх стал подкрадываться ко мне. Я находился примерно в 2 км от дома и внезапно меня охватило сомнение. Должен ли я идти дальше или нет? Отчетливо стали слышна ружейная и пулеметная стрельба, а иногда и орудийные залпы.
Неожиданно до меня донесся грохот (возможно до этого он был поглощен туманом) гусеничной машины. Сначала я хотел бежать в поле, но оказалось уже слишком поздно.
Из тумана выполз страшно огромный танк.
Сердце мое почти остановилось. Прошло несколько ужасных секунд, прежде чем я понял, к собственному облегчению, что это был немецкий танк.
Колосс остановился.
Теперь я увидел сидевшую на нем группу солдат, с уставшими и измазанными грязью лицами, под стальными шлемами.
Сверху кто-то спросил меня, куда я иду. Я указал в направлении своей деревни. Голос (я решил, что это был командир танка) сказал, что здесь не мудро ходить в таком наряде (на мне была форма Гитлерюгенда со всеми знаками) и что в следующей деревне могут оказаться русские.
Отовсюду угрожающе щелкало.
Ко мне протянулась рука и затащила на танк.
Взревел двигатель и мы вернулись на дорогу, по которой я сюда пришел. Сначала мы двигались быстро, пока не нагнали колонну беженцев, после чего, опасаясь застрять, поехали, ломая палисадники, через поля и луга, придерживаясь дороги.
Неподалеку от Соденена мы повстречали немецких солдат. Это были первые военные встреченные мной тем утром, за исключением тех, с которыми я находился. Они принадлежали к танковой дивизии Герман Геринг.
В полном молчании, нагруженные пулеметами, минометами, фауст-патронами и ящиками с боеприпасами, они шли в сторону Неммерсдорфа.
Доехав до Соденена я соскочил со «своего» танка и скрылся, так как хотел оставаться независимым.
На площадях и улицах Соденена царил хаос. Там сошлись три потока беженцев, прибывающих из Неммерсдорфа, Инстербурга и Ангераппа. Все хотели пройти по единственной крутой улице деревни в западном направлении. Когда движение окончательно встало, солдаты взяли инициативу на себя и стали регулировать движение. Тем не менее, пробки продолжали образовываться. К примеру, домашний скот, который привязывали к машинам, попросту отказывался двигаться. Я до сих пор слышу скрип повозок, грохот ведер, привязанных к телегам, крики и щелканье кнутов возничих, коими они пытались торопить своих животных.
Я провел много времени на этом перекрестке, поскольку надеялся что-нибудь узнать о своей матери. Наконец я встретил человека, который сообщил мне, что мои родные отправились в сторону Норденбурга (Крылово) через Драхенберге (он же Калльнен, он же Ново-Гурьевское) и Брюдерхоф (он же Шревишкен, он же Малое Путятино).
В состоянии полной беспомощности я предпринял последнюю попытку найти свою семью и смело двинулся в сторону Ангераппа. Но дошел лишь до Кенигсгартена (Шматовка). Взирая на покинутую своими жителями деревню и пустую главную улицу, на которой поток беженцев полностью иссяк, мой проект стал казаться зловещим. Слишком странно было стоять перед, казалось бы, идеальной усадьбой, на которой все еще кудахтали куры, гоготали гуси и утки, паслись лошади и коровы, и знать, что владельцы их бежали. Любой, даже самый незначительный посторонний шум, пугал до глубины души.
У меня оставалось лишь одно желание — как можно быстрее уйти отсюда и вернуться в Инстербург.
Я снова вернулся в Соденен (это было уже третье мое посещение сей деревни за тот день). Между тем, улицы опустели и здесь. Больше не видно было многочисленных телег беженцев, которые еще час назад блокировали местные улицы.
Я пошел дальше в сторону Инстербурга.
Через несколько километров меня нагнала армейская колонна конных повозок. Военные предложили подвезти меня. Я залез на одну из телег и, несмотря на голод (а не ел я уже более 24 часов), вскоре заснул.
Незадолго до Инстербурга кучер разбудил меня и жестом приказал слезать. Это был так называемый «Хиви» в немецкой форме, с которым я не мог объясниться на немецком языке.
Я прошел оставшийся путь до города, пока не добрался до дороги, тянувшейся параллельно железнодорожной линии Инстербург-Тильзит, мимо Прусской площади, городского сада и трибун Конной арены, пересек Ангерапп около Люксенберга и вскоре оказался у тетей в Шприндте. К счастью, они все еще были дома, чему я был несказанно рад после своих скитаний.
Вскоре я заметил, что тут царит глубокая беспомощность и отчаяние. Мои тети не знали, что им делать. Они спорили об этом весь вечер 21 октября. Речь шла о том, должны ли они упаковывать чемоданы и уезжать на поезде или можно еще подождать.
Периодически завывала сирена воздушной тревоги. Где-то стреляли зенитки и падали бомбы. На следующее утро все было тихо и почти мирно, русских не было видно, а с фронта поступало крайне мало новостей, и поэтому мы немного успокоились.
Проходил день за днем и ощущение нормальности вернулось, хотя и нарушалось благодаря советским летчикам. К сожалению, нельзя было больше полагаться на вой сирен. Либо они поднимали тревогу, когда не было ни одного самолета, либо молчали, после чего неожиданно раздавалась стрельба зенитных пушек и начинали сыпаться бомбы.
Больше всего пришлось страдать моей 78-летней бабушке, которая тоже была с нами. Каждый раз, когда в небе появлялся самолет, мы шли вместе с ней, поскольку она не могла уже нормально ходить, через улицу в подвал соседнего дома, который был переоборудован в бомбоубежище.
Часто вслед за этим ничего не происходило и тогда она в своей неторопливой манере, на восточно-прусском диалекте, заявляла, что мы хотели просто над ней пошутить. В конце-концов она стала отказываться с нами ходить, пока однажды вечером, очень близко, за кирхой Шприндта, не упали бомбы, разрушившие несколько домов. С тех пор она всегда усердно ходила с нами, если мы просили ее об этом.
На второй день моего пребывания в Шприндте я отправился с тетей в город, чтобы получить на меня продовольственные карточки.
Департамент Продовольствия находился в крыле школы домоводства на Маркграфенплац. Там в свое время располагалась публичная библиотека и в школьные годы я часто брал там многие интересные книги.
Без лишних проволочек и бюрократии я получил свои карточки. Там я узнал об ужасных зверствах причиненных красноармейцами в отношении гражданского населения Неммерсдорфа 21 октября, когда я находился совсем недалеко оттуда, пытаясь добраться до дома.
В центре Инстербурга, в те дни, постоянно слышался стук молотков: владельцы фирм упаковывали свои товары. По секрету нам сказали, что еще несколько дней назад многое можно было купить без каких-либо карточек.
Улицы, тем временем, тоже очень преобразились. Повсюду в домах зияли огромные бреши, образованные осколочными и зажигательными бомбами.
Мы, как только могли, старались жить как обычно. Когда стало известно, что можно эвакуироваться при помощи Городского Совета, нас охватило некоторое беспокойство. К тому же многие из наших соседей уже отметились там и уехали «в Рейх», как тогда говорили.
Однажды, мои тети тоже отправились к городским властям и попросили переселить их. К этому моменту, насколько мне известно, все семьи улицы «у пруда» попросили об эвакуации, за исключением только одной, полагавшей, что русские ничего им не сделают.
Начались длительные сборы. Все ведра, корзины для белья, котелки, ящики и кадки были заполнены вещами. Одежду, белье и постельные принадлежности мы связали в толстенные тюки.
В начале ноября мы собрали свои вещи и отправились на вокзал.
Слева от здания вокзала, на запасном пути первой платформы, стояли вагоны, в которые и был помещен наш скарб. Наш поезд должен был покинуть Инстербург в полдень, однако, из-за отсутствия транспорта для подвоза вещей отбытие час за часом откладывалось. Во второй половине дня пришел представитель то ли железнодорожной миссии, то ли Красного креста или NSV (Национал-социалистическая народная благотворительность) и отправил нас в отель Дэссауэр Хоф. Таким образом, мы имели честь провести последние часы в этом городе, да и в самой Восточной Пруссии, в здании, которое в 1914 году обрело определенную известность в истории нашей страны. Когда мы после обеда, на котором подавали водянистый суп, вернулись на вокзал, наш поезд был готов к отправке и мы смогли сесть в него. Но прежде, чем он отъехал, появились несколько высокомерных паршивцев в форме Гитлерюгенда и начали выбрасывать из поезда всех юношей в возрасте от 14 до 18 лет. Я тоже должен был выйти, но мое открепительное удостоверение из Растенбурга оказало на них магическое воздействие, поскольку в нем указывалась причина моего отпуска: «Помощь родителям в эвакуации». После этого они оставили меня в покое.
Поздно вечером мы отбыли с вокзала.
Над нами давлело гнетущее чувство. Никто из нас не знал, куда нас везут и еще меньше, как долго мы будем отсутствовать. Таким образом, каждый из нас по своему прощался с городом. Мы ехали всю ночь через Алленштайн (Ольштын, Польша), Дойче Эйлау (Илава, Польша), пересекли Вислу у Торна (Торунь, Польша) и утром прибыли в Позен (Познань, Польша). Первую половину дня мы ехали без остановок, мимо Нидерлаузитца (Нижняя Лужица, Польша), Котбуса и Губена. Проведя в вагоне следующую ночь, мы прибыли в Плауэн, который являлся конечной станцией.
Нас разместили в местной школе. В классах мы расставили скамейки вдоль стен, одну на другую, а посередине насыпали солому. Это был наш приют на следующие несколько недель. Особая трудность заключалась в поиске багажа. Поскольку другие школы также были заняты инстербургскими беженцами, то вещи развезли по ним в случайном порядке. Впрочем, через некоторое время мы все нашли.
В начале декабря я поехал к своей матушке в Лихенов, возле Фридберга/Ноймарк. То, что я нашел ее так скоро, особая заслуга почты в Шприндте, которая исправно переправляла ее письма на новый адрес. Организация была налажена просто на отлично.
Как позднее выяснилось, я прибыл в Ноймарк от плохого к худшему, но это уже другая история. Мои тети и вместе с ними многие инстербуржцы были расселены по окрестным деревням, еще до того, как начались тяжелые бомбардировки.
Они остались в Саксонии, обретя там вторую родину.

Гельмут Шмидт.

[Stewart]

Картинки из жизни, осколки прошлого... Продолжаем читать воспоминания инстербуржцев.

Insterburger Brief, 3/4 1987

Сначала газовщица, затем «Девушка Молния» (Erst Gasableserin, dann "Blitzmädchen")
Наша инстербурженка Фрида Мориц рассказывает о своей службе во время войны. Легкомысленное прозвище «Девушка Молния» ни в коем случае не является уничижительным, что следует подеркнуть особо. Все, кто воевал солдатом на переднем крае, знают, что их официальное наименование было «помощницы связи». Их служба была не менее опасной, чем у медсестер во фронтовых госпиталях и дивизионных медпунктах. Их труду и храбрости, особенно на заключительном этапе войны, многие обязаны жизнью.
Наша инстербурженка пишет:
«В начале войны я стала служебнообязаной в качестве газовщицы при коммунальном хозяйстве Инстербурга. Через несколько недель, под руководством другого работника, я должна была начать считывать показания электрических и газовых счетчиков. За день я посещала 100 клиентов. Для этого имелись соответствующие книги с их адресами. В качестве необходимого «снаряжения» мне выдали форменное пальто, сумочку и карманный фонарик. Считывание показаний было тогда не столь удобным занятием как сегодня. Счетчики, как правило, были установлены довольно высоко и я зачастую нуждалась в табуретке, чтобы разглядеть цифры на их табло. В этой роли я проработала год. Поскольку у меня имелись водительские права, то мне предложили стать водителем троллейбуса, но я не осмелилась пойти на эту работу и отказалась.
Из-за того, что все мои братья находились на фронте я не хотела уезжать далеко от дома. Вследствие этого я стала учиться на помощницу связи. Обучение на авиабазе Девау (Кенигсберг) продолжалось полгода. Только тогда, когда мы сами смогли «поймать» советские радио-переговоры, наше образование завершилось.
Моя служба в качестве радистки началась на метеостанции Инстербурга. Униформу нам не выдали и потому я могла есть и спать дома. Работа была непростой: 70 часов в неделю посменно, постоянно в пищащих наушниках, из-за чего я стала страдать нарушением слуха. Но все таки работа меня удовлетворяла, так как я знала, что могла спасти чьи-то жизни на фронте.
Ближе к концу войны к нам присоединились и другие помощницы. Они жили в казармах за пределами авиабазы.
К сожалению за нами закрепилась не особенно хорошая репутация. Нас зло обзывали «офицерскими подстилками». Из-за этого мы все очень страдали, поскольку у многих мужья и женихи находились на фронте. Конечно были и те, кто водил всякие шуры-муры, что случалось практически всюду, но я во всяком случае не могу сообщить ни об одном случае распутства.
Из соображений секретности мы должны были поменять свои имена. Никто не должен был знать, как нас зовут на самом деле. Моим позывным стала «Мия». Сводки погоды подшивались в папку с грифом Совершенно Секретно, сокращенно GKDos, за которую я расписывалась собственноручно, как и за шифровальную машинку.
Метеостанция, комната метеорологов, «Радио-баня» (по всей видимости такое прозвище радио-рубка получила из-за царившей в ней духоты. прим. переводчика) и шифровальное помещение располагались на краю взлетно-посадочной полосы. Из шифровальщиц, которые должны были шифровать и дешифровать исходящие и входящие сообщения, в моей памяти запечатлелись только имена Аннигхёфер и Ленгтат.
Осенью я была переведена в Гросс Шиманен, а затем в Сивиесен, около Лёвенхагена.
19 января 1945 года нас «эвакуировали» и мы оказались в Эберсвальде, неподалеку от Берлина. В конце концов мы очутились в Бишхофсверде, в чьих казармах обучались помощницы связи.
После войны измененные, вследствие маскировки, имена помешали поиску сослуживцев. Мне посчастливилось отыскать Шарлотту Тидке из Инстербурга. Сейчас она живет в ГДР. От нее я и получила фотографию того времени.
 Сканировать4.jpg ( 230.18 килобайт ) Кол-во скачиваний: 502

Фото: вид радио-комнаты на авиабазе Инстербург. Две инстербурженки, Шарлотта Тидке на переднем плане, позади нее Фрида Мориц (поз. Мия).

Сообщение отредактировал Stewart - 23.7.2014, 8:22

[Stewart]

Когда-то, в марте прошлого года (пост № 8 данной темы), в статье посвященной садам и паркам Инстербурга, была упомянута фигура господина Макса Хаасе, ландшафтного архитектора. Сегодня вашему вниманию приводится перевод статьи из IB, касающейся фамилии Хаасе и ее роли в озеленении города, написанная братом упомянутого Макса Хаасе.
Приятного чтения

Insterburger Brief, 3/4 1975

Воспоминания о знаменитом инстербуржском хозяйстве
“ДЕКОРАТИВНОЕ И КОМПЛЕКСНОЕ САДОВОДСТВО ХААСЕ”

Старшее поколение инстербуржцев должно помнить “Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе”, располагавшееся в районе Гинденбургштрассе, там где эта улица пересекается с Луизенштрассе. Позднее на этом месте появился детский сад, а в доме на Гинденбургштрассе расположился гастроном Фрица Глота. Член семьи Хаасе, полковник в отставке Альфред Хаасе записал воспоминания, которые, несомненно, заинтересуют многих наших бывших соотечественников.
“В ‘Письмах из Инстербурга’, номер 11/12 за 1973 год, была статья под названием ‘Инстербуржская Луизенштрассе’, посвященная происхождению, ставшей ныне крупной, компании Фрица Глота, с фотографией дома. Фотография и текст пробудили очень яркие и одновременно грустные воспоминания о моей юности, т.к. это был дом моих родителей. В связи с этим хотелось бы кое-что рассказыть.
Мои родители поженились в 1875 году и приехали в Инстербург из окрестностей Тапиау. Они купили земельный участок на Банхофштрассе (так первоначально называлась (часть) Гинденбургштрассе), размером около 2,5 моргенов (примерно 1,5 гектара). Вначале они построили там небольшой питомник. Тогда же и назвали свое хозяйство “Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе”, а отец, Герман Хаасе, нарисовал большую вывеску над воротами со стороны Банхофштрассе. Дом, который фигурировал на вышеупомянутой фотографии, - но еще без большого магазина – был построен около 1879 года. В 1902 году он был расширен примерно на три метра в сторону Луизенштрассе. На садовой территории в течение нескольких лет были построены многочисленные теплые и холодные теплицы. В дальнейшем были возведены хозяйственные постройки для мастерской и отопительного котла, а также сарай для кокса. Было задействовано от 300 до 400 парников.
В те времена от восточной границы земельного участка до артиллерийских казарм (37-го полка) простирались луга принадлежавшие имению Штади-Грюнхоф на Гумбинненском шоссе. На рубеже столетий, где-то в 1904 году, начался настоящий “строительный бум” (как сказали бы сейчас). Большие жилые комплексы, такие как Порт-Артур, Луизен-, Вихерт-, Альберт-Штади-, Йорданштрассе и другие, стали расти как грибы после дождя. В это же время напротив казарм 37-го полка (тех самых, на ул. Тухачевского, которые почти ушли на кирпич. Прим. переводчика) был построен большой военный госпиталь (ныне инфекционная больница). Мой отец получил заказ на озеленение этого комплекса. Конечно для меня, мальчишки, это было сплошным удовольствием. Очень быстро была застроена территория и к востоку от нашего участка. В моей памяти сохранились воспоминания о большом пожаре, случившемся в средней части комплекса зданий Порт-Артур.

Но вернемся к садоводству. В большой теплой теплице, в которой поддерживалась тропическая атмосфера, мой отец вырастил пальмовый сад, который часто навещали все школьники во главе с преподавателями биологии. У веерообразных пальм, к примеру, лиственная крона достигала до 1 метра в диаметре. При температуре от 30 до 40 градусов Цельсия, господствовавшей в этой теплице, и при соответствующей влажности, трудно было находиться долгое время внутри. Часть пальм держали в горшках, которые периодически арендовались для украшения и особых случаев в Общественный дом (Дом Офицеров), отель “Королевский Двор”, различные лоджии или винный погребок "Под Виноградной Лозой” на Шприценштрассе.
Высокие жилые здания в северной части Луизенштрассе, а также на восточной стороне нашего участка в конечном счете приговорили наш солнечный сад к прозябанию в их тени, из за чего цветы и растения более не могли цвести в нем как прежде. Таким образом, после смерти моего отца в 1922 году, мои брат Макс и сестра Анна, будучи наследниками, продали дом и садовую территорию. Садоводческое хозяйство после этого было построено ими, в современной и эффективной форме, в Антонишкене, рядом с загородным рестораном Люксенберг, на обрывистом берегу Ангерапп (на стрельбище Стрелкового общества).
“Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе” с цветочным магазином в нижней части Гинденбургштрассе просуществовало до конца войны в 1945 году, вплоть до изгнания жителей Инстербурга.
Старшие инстербуржцы наверное помнят, что мой отец был талантливым резчиком по дереву, хобби, которому он посвящал часы своего досуга. Его рукам принадлежали прекрасные работы, такие как - в натуральную величину голова оленя, лани, собак, которые были выполнены весьма искусно. Я помню, что для того чтобы он смог ваять с натуры ему из императорского охотничьего парка Роминтен был доставлен 14 летний олень.
От всего этого остались лишь воспоминания.

Альфред Хаасе http://en.wikipedia.org/wiki/Alfred_Haase_%28officer%29

 Сканировать7.JPG ( 263.64 килобайт ) Кол-во скачиваний: 268

Семейное фото из 1918 года. Слева направо – стоя: Фрида Хаасе, урожденная Ярейс, Макс Хаасе, Альфред Хаасе (еще лейтенант), Анна Хаасе; сидя: Фердинанда Хаасе, урожденная Валльнер, Герман Хаасе – в тот день он отпраздновал свое 70-летие – посередине Криста Хаасе (позднее она вышла замуж за архитектора Бруно Джесса).

 Alfred_Haase.jpg ( 49.64 килобайт ) Кол-во скачиваний: 274

Автор статьи собственной персоной

В моей коллекции, к сожалению, отсутствует номер журнала 11/12 за 1973 год. Слышал, что в Черняховской библиотеке хранится вся подшивка IB. Был бы крайне благодарен, если бы кто-нибудь отсканировал для меня упомянутую выше статью (An der Insterburger Luisenstrasse) из данного номера, посвященную Луизенштрассе. Е.С.

Сообщение отредактировал Stewart - 8.9.2014, 5:53

[Stewart]

Попалась на удочку интересная статья, которая несомненно заинтересует любого краеведа. Свои примечания в статье делаю курсивом в скобках. Е.С.

Insterburger Brief, 11/12 1980
Из времен былых Инстербурга...
УЛИЦЫ "НОВОГО ГОРОДА"
Старшее поколение граждан Инстербурга по сей день называет район между железнодорожным вокзалом и Форхештрассе (ул. Калинина) "Новым городом" (или Нойштадт). Улицы в этом районе появились только после пуска железной дороги (1860). До тех пор единственная ведущая в направлении вокзала улица была просто продолжением Гольдаперштрассе (часть Гиндербургштрассе (ул. Ленина) от Альтер Маркт (пл. Ленина) до перекрестка с Форхештрассе (ул. Калинина)), известным как Гольдапер Шёненштрассе (улица Гольдапских Амбаров). За исключением госпиталя, в котором позднее разместилась финансовая служба (Finanzamt), там располагались одни лишь амбары. В 1860 году этой улице было присвоено название Банхофштрассе (часть Гинденбургштрассе от перекрестка с Форхештрассе до железнодорожного вокзала). Амбары уже не ремонтировались. Когда они окончательно ветшали, то их сносили, если к этому моменту они уже не уступили своего места новостройкам. До 1865 года там еще можно было видеть две вывески запрещавшие курение между амбарами.
Более поздняя Гартенштрассе (ул. Садовая от Театральной площади до ул. Железнодорожная) была известна в народе как "Амбары перед Свиными воротами". Пешеход мог пройти по ней только в сухую погоду. Осенью 1860 года был основан Новый Рынок (пл. Театральная, Neuer Markt) и в то же время улучшена дорога, получившая название Гартенштрассе.
В пространстве между Банхофштрассе и Гартенштрассе располагалось поле, принадлежавшее коммерсанту Боту. От Райтбанштрассе, позднее названной Форхештрассе, вела засаженная тополями дорога к так называемому полю Бота. Там, где впоследствии построили школу для девочек (ныне здание почты) располагался гостевой сад, который Бот сдал в аренду вдове Петов, и который долгое время на рубеже веков был единственным "изысканным" местом развлечения горожан, дорогим их сердцу.
Наследники Бота продали затем этот участок коммерсанту Раушнингу, который в свою очередь продал его городу для строительства школы для девочек. 25 мая 1871 года город приобрел этот сад вместе со строениями за 6500 талеров. В следующем году город купил остальное поле Бота вплоть до железной дороги за 20000 рейхсмарок и проложил по нему улицы, как это видно из следующего объявления:
Уведомление
Настоящим довести до всеобщего сведения, что мы присвоили новому району название Нойштадт (Новый город), а также заложенным и планируемым улицам на месте поля Бота следующие названия:
1) Улице от здания школы для девочек до вокзальной территории имя "Вильгельмштрассе"- "Wilhelmstrasse" (ул. Пионерская)
2) Второй, параллельной с ней, от задней части земельного участка Гимназии (ныне здание гор.администрации) до вокзальной территории имя "Альбрехтштрассе" - "Albrechtstrasse" (ул. Суворова)
3) Первой поперечной им улице на земельных участках Раушнинга и Шпигельберга и др. имя "Верейнштрассе" - "Vereinstrasse" (затем Корнштрассе, ныне Тольятти)
4) Второй поперечной им улице между участками Мора (Mohr)* и Панкритиуса (Pankritius) до Гартенштрассе имя "Дойчештрассе" - "Deutschestrasse" (ул. Крупской)
5) Открытому пространству за ними имя "Маркграфенплац" - "Markgrafenplatz" (там, где находится Реформаторская Кирха, она же Св. Михайловская церковь)
6) Третьей улице от этой площади и до Гартенштрассе имя "Маркграфенштрассе" - "Markgrafenstrasse" (ныне где стоит дом №2 пер. Суворова)
7) Четвертой улице от бывшего земельного участка Брёдерлова до участка Куллака имя "Луизенштрассе" - "Luisenstrasse" (ныне ул. Тельмана)
8) Пятой улице от бывшего земельного участка Келха до Гартенштрассе и оттуда до подземного путепровода (Туннеля) имя "Гумбиннерштрассе" - "Gumbinnerstrasse" (Гусевское шоссе с частью ул. Железнодорожная)
9) Подвозной дороге от Гартенштрассе через участки Катлуна и Штольценвальда до Туннеля термин "Туннельштрассе" - "Tunnelstrasse" (ул. Тоннельная), и наконец
10) В настоящее время строящейся дороге от пивоварни Бендикса до карьера Шмидтке имя "Фельдштрассе" - "Feldstrasse" (впоследствии Аугусташтрассе, ныне ул. Курчатова)
Инстербург, 29 октября 1874 года.
Магистрат

Вышеупомянутая "Верейнштрассе", как мы знаем, была позже наречена "Корнштрассе" в честь обер-бургомистра Корна. После Первой мировой войны Гольдапер- и Банхофштрассе получили общее название "Гинденбургштрассе", в то время как западная часть Гумбиннерштрассе стала именоваться "Людендорфштрассе". Фридрихштрассе (ул. Театральная) в 1874 году еще не была запланирована.
Когда в 1860 году была запущена железная дорога вокзал оказался довольно далеко от центра города, которым являлась Альтер Маркт. Хотя на Банхофштрассе помимо амбаров и госпиталя был постоялый двор для отдыха извозчиков под названием "Надежда" (Hoffnung), хозяева этой гостиницы оказались вынуждены приобрести лошадь и повозку для доставки своих постояльцев с поезда и на поезд. Если имелись свободные места в экипаже, то они подвозили и других пассажиров.
На этот "рыночный дефицит" - как мы сказали бы сегодня - обратил внимание наёмный рабочий Рейнхардт и в 1866году оперативно основал транспортную компанию, которая помимо прочего позволяла путешественникам выбираться на городские окраины. Несколько лет спустя он перекупил у гостиниц их экипажи. Но потребность в транспортных средствах всё еще не была должным образом удовлетворена и поэтому новый начальник почтового отделения Хенкис купил в 1874 году три экипажа, получившие место для стоянки на Альтер Маркт перед зданием ратуши. Тарифы на извоз регулировались предписанием полиции от 9 декабря 1874 года.
Помимо широких проезжих мостовых подумали также и о пешеходах. В 1874 году были заложены первые тротуары на Гольдаперштрассе, а также большей части Альтер Маркт. Город оплачивал одну треть стоимости их строительства, а две остальные трети оплачивали домовладельцы. Строительные работы велись очень живо и на распланированном поле Бота возникли прекрасные, засаженные деревьями, улицы Нового города.
Корн, кстати первый обер-бургомистр города Инстербург, препятствовал, посредством выкупа поля Бота и своевременной прокладке по нему улиц, потенциальной спекуляции земельными участками. Он заслуживает уважения еще и за то, что в "Новом городе" можно было жить просторно и удобно, и оставалось еще достаточно места для общественных зданий.
Автор: Вальтер Грюнерт

* Фамилия Мора была увековечена в названии углового дома на перекрестке Вильгельмштрассе-Дойчештрассе (Mohrsches Haus). К сожалению данное здание не сохранилось.
 Ecke_Wilh._Deutsche_Str._1914.jpg ( 41.43 килобайт ) Кол-во скачиваний: 262

[Wandragor]

Огромное спасибо за данный материал! Очень познавательно!

[Stewart]

Моя благодарность за добрые отзывы! Всегда приятно осознавать, что работа ведется не зря. Как я уже неоднократно отмечал, выбор статей для перевода произвольный, хотя в первую очередь обращают на себя внимание исторические очерки и воспоминания инстербуржцев, а также просто тех, кого занесло в этот дальний уголок Восточной Пруссии, и в коих отражается жизнь старого города во всех её проявлениях. Впрочем, подспудно хотелось бы еще каких-нибудь обсуждений или поисков, как это было когда-то. Но, что-то форум у нас в его историческо-краеведческом плане притих. Питаю надежду, что не навсегда. Вот такая вот инстербургщина
Ладно, завязываю, а то что-то на бубнеж потянуло

[Вадим]

Стюарт, обязательно продолжайте, вас читают, особенно те кто раньше учавствовал в обсуждениях и поисках.
На обсуждаемось возможно повлияло то что уровень обсуждений поднялся. Буду говорить о себе. для иногороднего я достаточно хорошо знаю Черняховск и его историю (в том числе и благодаря форуму ), но для активного общения моих знаний уже не хватает, к тому же увы сейчас больше приходится читать про политику да и вообще выживать в этом мире. Кстати рассказы немцев о последних днях Инстербурга перед войной как-то заиграли новыми красками, увы звучат современно и я их сейчас очень хорошо понимаю. Последние дни ещё Инстербурга, вроде и всё как прежде, но фронт приближается и ничего нельзя изменить. Подвалы, рытьё окопов, эвакуация.

Буду надеятся что снова выкроится время для любимого дела и наберусь знаний для новых обсуждений, информации сейчас море (раньше бы столько) а вот руки всё это перелопатить не доходят.
Ну а пока что с удовольствием читаю то что ёщё обсуждается в теме и обещаю что как только буду готов, присоединюсь.

Сообщение отредактировал Вадим - 13.9.2014, 13:29

[Чайник]

Вадим попросил - я удалил


Перепост есть в теме Украины





Сообщение отредактировал Чайник - 14.9.2014, 21:40

[Wandragor]

Моя благодарность за добрые отзывы! Всегда приятно осознавать, что работа ведется не зря. Как я уже неоднократно отмечал, выбор статей для перевода произвольный, хотя в первую очередь обращают на себя внимание исторические очерки и воспоминания инстербуржцев, а также просто тех, кого занесло в этот дальний уголок Восточной Пруссии, и в коих отражается жизнь старого города во всех её проявлениях. Впрочем, подспудно хотелось бы еще каких-нибудь обсуждений или поисков, как это было когда-то. Но, что-то форум у нас в его историческо-краеведческом плане притих. Питаю надежду, что не навсегда. Вот такая вот инстербургщина
Ладно, завязываю, а то что-то на бубнеж потянуло

Регулярно читаю Ваши публикации и весьма благодарен Вам за этот труд! Но, к сожалению, участвовать постоянно в дискуссия не получается по ряду причин, жизнь нынче такая... но все-таки стараюсь отписываться время от времени. С огромным удовольствие захожу в эту тему, когда вижу очередную Вашу публикацию

[Stewart]

Insterburger Brief 1/2 1980

Воспоминания летчика об Инстербурге
Инстербургские “Штуки” (Stuka = Sturzkampfflugzeug — пикирующий бомбардировщик)

 d.JPG ( 760.9 килобайт ) Кол-во скачиваний: 285

на аэродроме Инстербург стоит Ju-52. Как свидетельствует флажок на нем, самолёт доставил главнокомандующего Люфтваффе

Инстербург! Когда в детстве я слышал это название, то в моих мыслях возникала Восточная Пруссия с её обширными полями, дремучими лесами и идиллическими озерами. Так или иначе, нас в “Рейхе” постоянно будоражила скрытая тоска, побуждавшая лично познакомиться со столь далекой Восточной Пруссией.
В последующие годы у меня трижды подворачивался случай посетить эту страну, с чем связано множество воспоминаний. Самое прекрасное из них я храню вот уже более сорока лет: моя жена Хильдегарда, урожденная Кли, с Вильгельмштрассе (ул. Пионерская), жившая по диагонали от кафе Дюнкель. Но она появляется в моей памяти лишь в связи с моим третьим посещением Инстербурга.
Впервые я познакомился с городом в 1935 году, во время своей поездки на велосипеде по Восточной Пруссии. Из Пиллау (Балтийск), куда я прибыл на борту “Танненберга” с приморского курорта Травемюнде, я совершил краткосрочную остановку в Инстербурге. С того путешествия в моей памяти отпечатались лишь Альтер Маркт, да ещё Лютеркирха. На ведущей от Прегеля улице (я полагаю это была Театрштрассе (ул. Л.Толстого)) я купил молока, масла и булочку, которые обошлись мне едва ли в одну рейхсмарку. То были времена, когда можно было жить столь недорого и скромно! Аэродрома я тогда ещё не видел и, должен признаться, меня тянуло на озера и Йоханнесбургскую Пущу (в районе Мазурских озер).
Второй раз я приехал сюда в мае 1937 года в звании фенриха (унтер-офицер) и свежеиспеченного пилота на один месяц в Разведывательную группу 111, базировавшуюся в Инстербурге. По завершении полётного курса мы должны были получить в её составе свой первый лётный опыт. Группа была вооружена самолетами Хейнкель 45 и 46. Я уже не могу припомнить имен командиров, но моим наставником тогда был лейтенант Ширк. На упомянутых самолётах мы в том месяце познакомились с большей частью Восточной Пруссии с высоты птичьего полёта. Для нас, молодых летчиков, было важно, что ландшафт имел крайне мало искусственных и естественных преград, и мы могли относительно безопасно тренироваться в полётах на низкой высоте. Аэродром в то время еще не был полностью завершен и, к примеру, казино всё ещё строилось. Поэтому свой досуг мы главным образом проводили в кантине Питерейта. Половина аэродрома бредила о красивых дочерях Питерейта, что не означает, будто мы не обращали внимания на других прекрасных девушек города. Но за то короткое время, которое было почти полностью заполнено обучением, мы имели мало шансов выбраться в город и познакомиться с его окрестностями, и его девушками. Всё это я, однако, наверстал в период третьего и наиболее длительного пребывания в Инстербурге.
После формирования группы поддержки сухопутных войск в Померании мы во время так называемого “Судетского похода” (Судетские кризис) мы базировались в Бриге (ныне Бжег, Польша), Силезия. Наша группа была оснащена самолётами Хейншель 123, полуторапланами, которые издавали ужасный шум своими мощными моторами, но при этом обладавшие отличными лётными характеристиками. По окончании бескровного “Судетского похода” мы на этих самолётах осенью 1938 года перелетели из Брига в Инстербург. Это оказалось не так уж просто. Перелёт польского коридора был возможен только при наличии специального разрешения от польского правительства. Лететь же над морем не наших не оборудованных для этой цели машинах мы не могли. Поэтому нам пришлось долго ждать разрешения на перелет в Столпе (ныне Слупск, Польша), Померания. 18 ноября 1938 года время настало. С тридцатью Хейншелями 123 мы обрушились на Инстербург с пикирования, приветствуя город оглушительным рёвом моторов. Реакция горожан на устроенный нами шум была весьма противоречивой. В находившейся почти у границ авиабазы Провинциальной Женской Клинике (по прямой около 2 км.) в день нашего прибытия должно быть случилось несколько преждевременных родов. В этом нас раз за разом обвиняли, покуда мы размещались в Инстербурге, несмотря на то, что в некоторых родах мы были совершенно невиновны.
Наша служба аэродромного обслуживания уже прибыла на место по железной дороге, так что мы могли сразу распределиться по свои местам на теперь уже полностью достроенном аэродроме. На южном краю поля были полукругом возведены ангары, к западу к ним примыкал ремонтный блок, в то время как казармы были построены в лесу. Штаб располагался прямо за зданием охраны, а за ним находились офицерские квартиры и казино.
С переводом в Инстербург наша группа, именовавшаяся до этого группой поддержки сухопутных войск, вошла в состав 1 группы 1 эскадры пикирующих бомбардировщиков и стала подчиняться Военно-Воздушному командованию Восточной Пруссии ы Кёнигсберге. Командиром нашей группы был майор Ренч, капитанами штаффелей и командирами рот были гауптманн (капитан) Хоццель и оберлейтенанты Диллей, Бирманн, Кульмей (коренной житель Инстербурга) и Пабст.
Вскоре начались тренировки, поскольку мы слишком долго задержались в Померании, и должны были наверстать упущенное. В нашу ежедневную программу входили полёты в боевом порядке строем, звеном, штаффелем или, как вершина мастерства, всей группой. Помимо этого мы практиковались над Замландским побережьем в стрельбе по воздушным целям и бомбоиетании. Целью наших бомбардировок была поляна в Кранихбрюхерском (Kranichbrucher) лесу. И по сей день земля там должно быть начинена цементными бомбами.
Замечательнее всего были тренировочные полеты на низкой высоте, которые проходили над большими и маленькими восточно-прусскими озерами, где можно было прочувствовать всю красоту пейзажа. Мы летали не на сверхзвуковых скоростях, а по сегодняшним меркам со скоростью уставших птиц, у которых было, однако, важное преимущество – наши самолеты были крепкими и могли садиться на вынужденную посадку без серьезных повреждений, чему очень способствовала восточно-прусская равнина.
Близлежащие армейские части просили нас иногда симулировать нападения на марширующие войска. Впрочем, после одной подобной атаки, когда от воя двигателя внезапно появившегося из-за перелеска самолёта, почти все лошади испугались и разбежались, эти просьбы стали поступать значительно реже. Но тренировки касались не только полетов. Технический персонал совершенствовался постоянно; в частности, начавшееся весной 1939 года перевооружение на Ju-87 потребовало больших усилий и внимания к новому типу самолётов.
Наряду со всем этим продолжалась муштра или лучше сказать пехотное обучение даже у нас, так называемых “солдат в галстуках”. Одной из излюбленных нами тренировок была стрельба из лёгкого пехотного оружия. К тому же стендовая стрельба для нас пилотов, проводимая с целью совершенствования потенциала реагирования, являлась желанным разнообразием.
Общественная жизнь также не была ущемлена. Разумеется она была ограничена, за исключением нескольких посещений кафе и закусочных, таких как кафе Альт Вейн, кафе Дюнкель или Ратскеллер, одним лишь казино. Причем у нас было довольно много возможностей познакомиться с различными восточно-прусскими напитками, такими как Беренфанг, Пиллкаллер, Николашка, Джин со сливами, Блютгешвюр и прочими.
Вскоре, однако, мы стали принимать активное участие в общественной жизни города и стали приглашаться на все крупные приёмы. Мы имели мало контактов с другими воинскими частями гарнизона, за исключением кавалерийского подразделения, представители которого были желанными гостями на нашей авиабазе, как и мы в свою очередь часто посещали их казино. Я всё еще могу вспомнить две фамилии из того времени: Альдингер и Баукус. После того, как вскоре после Нового года мы организовали наш первый большой приём, казино по вечерам стало всё больше и больше пустеть, так как теперь мы наладили отношения с инстербуржцами и в частности с инстербурженками. Нам уже не надо было в одиночку посещать мероприятия, к тому же некоторые из этих романов пережили войну и послевоенный период, как и у меня самого. Наши подруги помогали нам исследовать прекрасные окрестности Инстербурга среди которых вначале был Эйхвальдерский лес, Люксенберг, Пирагиенен и другие красивые места, а затем и прекрасные озера. Мы посетили Ангерапп, Лик, Лотцен (ныне Гижицко, Польша), Йоханнесбургскую Пущу, Роминтен, а в погожие дни нас тянуло к всемирно известным курортам Кранц и Раушен, чтобы оттуда ненадолго заглянуть на косу и в Росситен. Тренировочные полеты приводили нас в Алленштайн, Эльбинг, Тильзит, а в день присоединения Мемельланда в Мемель. Мы узнали и полюбили эту страну и её гостеприимное население за то короткое время, что осталось до войны. Осталась лишь память о том замечательном, беззаботном времени, которая, покуда мы живы, не сотрется.
Paul Blös
 P1300792.JPG ( 1.49 мегабайт ) Кол-во скачиваний: 424

Из собственной коллекции

Сообщение отредактировал Stewart - 18.9.2014, 12:24

[Stewart]

История Инстербурга неразрывно связана с воинскими частями. Такое количество казарм редко встретишь в других городах. Следующая небольшая статья посвящена 1 Кавалерийскому полку, занимавшему казармы в конце Казерненштрассе (ныне ул. Гагарина, перед мостом, по левую руку). В целом сама статья представляет из себя презентацию очередного тома книги, повествующей об истории данного полка. Поэтому я удалил из нее те абзацы, в которых содержится информация не имеющая отношения к самому полку. Дабы предотвратить некоторые возможные кривотолки относительно её содержания, хочу напомнить, что это всего лишь перевод, который не имеет под собой никакой политической подоплеки. Также напомню, что различные провокационные выпады в данной теме недопустимы.

IB, 3/4 1974
История полка... до его горького конца.
1 КАВАЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК и 21 ПАНЦЕРГРЕНАДЕРСКИЙ ПОЛК
1 Кавалерийский полк инстербуржцы с полным правом могут называть «своим» полком, поскольку с момента его формирования он расквартировывался в нашем родном городе. Помимо этого он продолжал традиции двух инстербуржских кавалерийских полков — 12-го Уланского (известного в народе как «Инстерские казаки») и 9-го Конно-Егерского полка. Вследствие того, что кавалерийские подразделения не могли быть использованы должным образом в первой линии во время 2 Мировой войны, они были распущены. Наш инстербуржский 1 Кавалерийский полк был преобразован в 21-й Панцергренадерский полк (1942). С этого момента бывшие всадники больше не сидели в сёдлах своих лошадей, а передвигались на моторизованных средствах, которые могли быстро доставить их на поле боя — в трясинах советского бездорожья, взирая на застрявшие «лошадиные силы» автомобильных двигателей, они не раз вспоминали о своих четвероногих товарищах. Тем не менее, они сохранили, в знак признания их боевых заслуг на кавалерийском поприще, на своих погонах и петлицах золотистый кант. Их офицеры в звании капитана продолжали именоваться «ротмистрами», унтер-офицеры с темляком «вахмистрами», а боевые подразделения «эскадронами». Их тактическая эмблема «Прыгающий всадник» вскоре стала вызывать ужас у врага.
 symbol.jpg ( 30.42 килобайт ) Кол-во скачиваний: 83

Среди кавалеристов (ныне панцергренадеров) в самые тяжелые времена войны окрепло товарищество и никто из них не был брошен на произвол судьбы. Они нашли друг друга после великого бедствия 1945 года и создали товарищество ветеранов 1 Кавалерийского полка и 21 Панцергренадерского полка, устраивая ежегодные встречи, помогая друг-другу, если это было необходимо, и сохраняя полковые традиции. Была издана книга, в двух томах, в которой они поделились своими воспоминаниями об истории подразделения. В прошлом году увидел свет третий том, дополняющий его историю и мастерски составленный Дитрихом Куеном. Из записей, дневников, приказов, донесений, отчётов, докладов, назначений, наградных листов, а также данных о потерях, как из мозаики складывается подлинная картина боёв и судеб наших моторизованных кавалеристов на фронтах Советского Союза, Франции, Италии, Румынии, Венгрии, Словакии и, наконец, своей родины. Эта картина составлена не только с точки зрения штабов и офицеров, но также из воспоминаний штабс-ефрейтора Реддига, служившего водителем, и сделавшего множество записей, а также писем молодых солдат. Это картина без прикрас тех дней, в которые никто не хочет возвратиться.
Книга, если вы захотите её прочитать, не отпустит вас до самого конца. Там упоминаются имена офицеров и унтер-офицеров (с темляком и без), которые в мирное время были хорошо известны в Инстербурге. Все они считались отличными всадниками и демонстрировали перед солдатами на фронте свой лихой кавалерийский дух. Скорбь и возмущение вспыхивают в сердце читателя, когда он узнаёт, с каким легкомыслием и почти преступной бездарностью эта выдающаяся боевая часть была полностью принесена в жертву.
Большая часть 21 Панцергренадерского полка осталась со своим командиром полковником фон Беловым (до 1936 года он был командиром 4-го эскадрона 1 Кавалерийского полка в Инстербурге) в Сталинграде.
Вот лишь выдержка из доклада тогдашнего обер-вахмистра Хоххаймера, составленного незадолго до Рождества 1942 года: «Атмосфера в нашей боевой группе на самом деле очень хорошая. В середине декабря все рассчитывали выбраться из котла и каждый верил на помощь из вне. ‘Держитесь, фюрер вытащит нас!’ - таков был лозунг. Всем солдатам было объявлено, что группа армий Манштейна наступает с юга, чтобы нас вызволить. Все были убеждены, что ему это удастся. Дивизия продвинулась уже далеко, были разосланы приказы обеспечить боевые подразделения транспортными средствами, ожидалось прибытие продовольствия и Рождественских посылок. Еще было относительно спокойно, и мы с нетерпением ждали эти посылки от наших родных. Когда я спросил нашего командира (полковника фон Белова) как обстоят дела с их доставкой, он ответил, что сделать это не удалось. Я был вынужден сообщить своим товарищам, что посылок не будет! Хороший Рождественский подарок!»
Зато генерал-майор фон Ленски 24 декабря издал по части приказ, в котором, помимо прочего, сообщалось: “Будучи фронтовиками, мы знаем, что способны исполнить свой долг в любое время и в любом месте, куда бы ни послал нас фюрер!”
Те, кто смог выжить в те дни в Сталинградском котле и имел счастье вернуться домой из плена, скорее всего, помнят, с каким удивлением они узнали, что этот высокопоставленный генерал фон Ленски теперь служит в народной армии ГДР.
Полковнику фон Белову не посчастливилось возвратиться домой. Он умер спустя шесть лет в бесчеловечном советском плену.
Из остатков 21-го Панцергренадерского полка, которые оказались за пределами Сталинградского котла, был сформирован новый, который воевал в Италии, Украине, Румынии, Галиции, Венгрии и Словакии, и наконец - уже слишком поздно - прибыл в Восточную Пруссию.

Для полноты картины приведу краткую биографию последнего командира полка:
 von_Below_1.jpg ( 51.46 килобайт ) Кол-во скачиваний: 104

Полковник Фриц Рейнхольд фон Белов. Родился 16 декабря 1896 года в Серпентене (Дахейм, окр. Гумбиннен)
Командир 21 Панцергренадерского полка. Добровольцем в звании рядового 4 августа 1914 года зачислен в 9 Егерский полк, который отправился на фронт в феврале 1915 года. Сражался на Восточном фронте. Получил звание лейтенанта 18 августа 1915 года. Вернулся домой из Украины в феврале 1919 года. Продолжал службу в Рейхсвере. Ротмистр (капитан) с 1931 года. С 1932 года служил в 1 Кавалерийском полку. В 1936 году повышен до звания майора, а в 1939 до звания подполковник. Звание полковника получил 18 января 1942 года. С 01 февраля 1942 года старший офицер в должности начальника управления личного состава 4 танковой армии. Занимал эту должность вплоть до апреля 1942 года. После службы в штабах вернулся в свою старую часть, будучи переведен 11 октября 1942 года в 21 Панцергренадерский полк (прежний 1 Кавалерийский полк). упоминается как пропавший без вести в Сталинграде 23 января 1943 года, но фактически попал в плен 2 февраля 1943. Скончался 14 июня 1951 года в Брянке (Украина), в госпитале лагеря военнопленных (лагерь 6101) от воспаления печени. Был возможно похоронен как неизвестный солдат в Россошке.
В Инстербурге Фриц фон Белов жил по адресу Корнштрассе 2 (ул. Тольятти)

Сообщение отредактировал Stewart - 24.12.2014, 16:58

[Stewart]

Праздники уже в самом разгаре, а посему срочно необходимо поднять всем настроение.
Героями данной статьи снова являются кавалеристы 1 Кавалерийского полка, но на этот раз они заставят нас улыбнуться

IB, 3/4 1974

БЕДНЫЕ ЛЮДИ... СМИРНО!
Полковник фон Рауххаупт в тридцатые годы служил в звании ротмистра командиром 3-го эскадрона 1 Кавалерийского полка в Инстербурге (3-й эскадрон был продолжателем традиций 12 Уланского полка — Инстерских казаков) и знавал множество забавных историй. Он рассказывал их на восточно-прусском диалекте. Когда его спросили, где он так отлично выучил наш родной диалект, будучи сам уроженцем Тюрингии, он усмехнулся: «Благодаря моим солдатам и моему гауптвахмистру Буттгерейту. Он, можно сказать, давал мне частные уроки восточно-прусского». Более того, последний зачастую играл главную роль в историях фон Рауххаупта. В свое время я попросил его поделиться своими Инстербуржскими воспоминаниями для «IB» или, хотя бы, записать их на пленку — он только что купил магнитофон и с его помощью экономил время для записи своих мыслей. К сожалению, не удалось ни то, ни другое. Смерть призвала его. Поэтому я постараюсь воспроизвести по памяти — насколько это возможно — один из его рассказов.
Общеизвестно, что продовольственное снабжение у инстербуржских кавалеристов было просто отменным. Причем настолько отменным и обильным, что они были не в состоянии полностью с ним справиться. Многое попросту отправлялось в мусорный бак. Это немало огорчало старшину третьего эскадрона. Он предложил своему непосредственному командиру — как раз ротмистру фон Рауххаупту — не выбрасывать излишки в мусорный бак, а раздавать их малоимущим, коих в городе было достаточно. Их определенно порадовал бы обед из кавалерийской столовой. Ротмистр Рауххаупт оценил инициативу своего старшины и разрешил ему устроить пробную акцию. Гауптвахмистр Буттгерейт связался со своими знакомыми в городе, чтобы те собрали бедных и отправили их днем к кавалерийским казармам. Естественно, что на территорию самой части дневальные их не допустили и они должны были ждать снаружи. Около полудня, вдоль казарменных стен вплоть до сторожевого поста, собралась толпа вполне прилично одетых граждан с кастрюлями и мисками. Пока всё шло нормально...
Как рассказывал фон Рауххаупт, это дело он полностью оставил на попечение старшины и лично им не занимался. Вскоре ничего не подозревавший о проявленной инициативе командир полка далеко не дружеским тоном поинтересовался, что за «стадо баранов» из гражданских лиц собралось перед сторожевым постом? Они дескать портят всякий вид и особенно непривлекательно это будет выглядеть, когда он — командир — будет там проходить. Ротмистр фон Рауххаупт объяснил ему причину народного скопления и пообещал исправить ситуацию. Он поведал старшине о неудовольствии командира гражданскими, скопившимися перед КП, и приказал ему восстановить среди них порядок, дабы снова не оскорбить начальствующий взор. Гауптвахмистр Буттгерейт воспринял приказ с безукоризненной точностью.
Ротмистр фон Рауххаупт считая, что порядок установлен, оказался немало удивлен, когда спустя короткое время был снова вызван к командиру, получив от него взбучку из-за гражданских. Согласно его словам, он никогда не видел командира настолько злым. Последний не дал произнести ротмистру и слова, после чего неприветливо отправил восвояси. Расследуя случившееся, фон Рауххаупт узнал о том, о чем не имел никакого понятия, но командир перед этим уверенно ему заявил, что злополучный приказ поступил именно от ротмистра.
Оказывается старшина Буттгерейт, будучи сильно раздосадован столь мелочным отношением командира полка, решил исполнить приказ своего непосредственного командира (ротмистра), а именно «Привести гражданскую толпу в порядок», буквально, а точнее персонально.
В обычное время — здесь можно было сверять часы — командир полка покинул казармы. Навстречу ему вышел дневальный, отрапортовал, и тут, внезапно, где-то в стороне — примерно от здания казармы третьего эскадрона — раздался командный голос: «Бедные люди... Смирно!... Для доклада командиру... Равнение направо!» К командиру быстрым шагом приближался гауптвахмистр. Подойдя к нему, он совершенно невозмутимо доложил: «Гауптвахмистр Буттгерейт докладывает, что десять (может больше или меньше) бедных людей для получения пищи построены!»
Командир считая, что его разыгрывают, небрежно отдал ему честь и не проронил ни слова... сберегая гораздо больше для ничего не подозревающего командира третьего эскадрона, поскольку предполагал, что это именно он режиссер данного спектакля. Ведь было известно, что фон Рауххаупт позволял себе некоторые отступления от своего чина. Он писал книги, коллекционировал военную униформу и организовал её выставку в своей казарме, вместе с детским хором учителя Гобата устроил рождественское представление для своего эскадрона в Эйхвальдерском лесу, а также поддерживал контакты с прессой. Но в данной истории фон Рауххаупт чувствовал себя абсолютно невиновным, хотя про себя и подумал, что на месте старшины поступил бы точно так же. Вернувшись в казарму, он в первую очередь устроил командирский нагоняй своему старшине и приказал ему впредь воздерживаться от подобных шуток. После того как все закончилось, они оба от души посмеялись над этой историей.

Сообщение отредактировал Stewart - 27.12.2014, 7:12

[Peter Sziedat]

А ведь нечто подобное находилось за стадионом. Лично я пока не слышал версий о предназначении сего сооружения.
[attachment=17834:__65533_...__119_2_.jpg]

ACHTUNG : Das war der THINGPLATZ in T I L S I T - nicht in Insterburg !

[Stewart]

А ведь нечто подобное находилось за стадионом. Лично я пока не слышал версий о предназначении сего сооружения.
[attachment=17834:__65533_...__119_2_.jpg]

ACHTUNG : Das war der THINGPLATZ in T I L S I T - nicht in Insterburg !

Notwithstanding, this is stadium and "Thingplatz" in Insterburg
 0250.gif ( 1.44 мегабайт ) Кол-во скачиваний: 174


Сообщение отредактировал Stewart - 6.2.2015, 7:13

[Вальд]

Это зеленый театр на Штадионе. А Тинг-платц - он и есть тинг-платц, и предназначалось место для его строительства на месте современной братской могилы на Спортивной улице. Но проект не осуществили ещё в середине 1930-х.

[Stewart]

Все правильно - это открытый зеленый театр. Что-то совсем забывчив стал-)))

А теперь окунемся в воспоминания неподражаемой Шарлотты Кройцбергер о довоенном прошлом города.

Insterburger Brief, 3/4 1973

 IMG_0164.jpg ( 442.23 килобайт ) Кол-во скачиваний: 235


КОМЕТА ГАЛЛЕЯ
Как-то в мае мы были в гостях у друзей – мне кажется это был 1910 год – и счастливо проводили вместе время. Они жили в центре Инстербурга на Альтер Маркт. Мы болтали обо всем подряд и кто-то сказал, что этим вечером на небе можно будет наблюдать редкое явление, а именно комета Галлея, которая появится на короткое время. Столь нечастое событие мы не хотели пропустить. Мы стали размышлять, где самая лучшая точка для наблюдения. Окна наших друзей не годились. Кому-то из нас пришла идея подняться на колокольню древней Лютеркирхи. Там наверху, пожалуй, был самый лучший вид. Только как мы сможем туда проникнуть в столь позднее время? Наш друг знал ответ. Его родственник, мастер-часовщик Шредер, владел ключами от колокольни, поскольку был уполномочен ухаживать и ремонтировать ее часы. Сказано – сделано! Мастер-часовщик согласился дать нам туда доступ. Он даже согласился сопровождать нас, так как подъем наверх был довольно трудным, а он мог помочь нам сориентироваться внутри.
Он оказался прав. К часам на колокольне вела узкая, но надежная винтовая лестница, но нам нужно было подняться еще выше. С учащенным сердцебиением мы добрались до верхней площадки без происшествий. Она оказалась довольно просторной. Но какой нам открылся удивительный вид! Весь город в ранних сумерках расстилался перед нами. Серебристой лентой блестела Ангерапп, вдали мы видели Инстер и ПРегель. Темной громадой раскинулся Эйхвальдский лес, на юге рос Городской, а на самом горизонте Брёдлаукский. Под нашими ногами начали вспыхивать первые уличные фонари, а в окнах стал зажигаться свет. На улицах смутно различались фигуры нескольких прохожих. Мы настолько увлеклись увиденным, указывая друг-другу на знакомые объекты, что совершенно забыли о комете Галлея.
Подъем на колокольню для нас был весельем, но здесь наверху наше настроение переменилось. В благоговении стояли мы, позволив открывшемуся виду подчинить нас целиком. Как же прекрасен был наш родной город! Если сначала мы и болтали без умолку, то теперь просто стояли в умилении. После этого мы молча спустились обратно. Ни у кого не возникало желания продолжить славный вечер. У маленькой калитки справа от главного входа мы распрощались с чувством удовлетворения и… ни словом не обмолвились о комете.
Спустя несколько лет по Альтер Маркт маршировали русские. Первая мировая война сразу после своего начала устроила жёсткую проверку нашему родному городу. Но я не хочу говорить об этом; мы преодолели экономические трудности после ее завершения и постепенно встали на ноги.
А затем… в июне 1941 года… я шла вечером с работы по Гинденбургштрассе, желая пройти через Альтер Маркт и арочный мост в сторону нашего дома на Ангераппских высотах. На Альтер Маркт я увидела большую толпу, пребывавшую в взволнованном состоянии. Естественно, что мне захотелось узнать, что происходит. Оказалось, что все ждут прохода большой войсковой колонны из Кенигсберга.
Мне не пришлось долго ждать, когда по улице загрохотало множество грузовиков и военной техники. С балкона моих родственников, живших в доме Цигана (Альтер Маркт 4/5), мы несколько часов наблюдали за прохождением войск. Мы сидели молча и все понимали, что это значит: началась кампания против Советского Союза. В нас закралось неприятное ощущение. Что будет, если наш Инстербург, как и во время Первой мировой войны, снова окажется в зоне боевых действий? Когда около полуночи я поспешила через Белильное поле к нашему дому, шум двигателей все еще не стих. Соловей в густом ивовом кустарнике беспечно пел песню о любви в теплой ночи июня. Но на сердце у меня было тяжело. Оно было полно угрожающих предчувствий надвигающейся беды.
Сегодня мы уже знаем какой именно. Наш любимый город стал для нас недосягаем.
Из тех людей, с которыми я испытывала потрясающие переживания на колокольне нашей Лютеркирхи, когда мы вознамерились понаблюдать за кометой Галлея, живы сейчас лишь немногие. Самой колокольни Лютеркирхи больше не существует, как и многих из тех, кто смотрел за проходом войск в 1941 году. Все что у нас осталось, так это неизгладимые воспоминания о нашем родном городе, нашем Инстербурге!
Шарлотта Кройцбергер.

Сообщение отредактировал Stewart - 28.2.2015, 7:59

[Stewart]

Insterburger Brief, 5/6 1972

БЕЛИЛЬНОЕ ПОЛЕ
 euiweyht1.jpg ( 362.76 килобайт ) Кол-во скачиваний: 213


Глядя на некоторые весенние фотографии можно предположить, что наша Ангерапп представляла собой грозную силу, поскольку запечатлённые на них ледяные торосы выглядят весьма внушительными. Но такие бедствия, как паводковые воды и ледоход, мы, к счастью, испытывали не чаще раза в год. В остальное время наша Ангерапп была очень спокойной и безвредной рекой, приносившей радость и умиротворение.
Жители старой части города, в районе Альтер Маркт, по-прежнему с любовью вспоминают Белильное поле на правом берегу реки. Оно представляло собой раскинувшийся напротив Лютеркирхи луг. На его окраине, прямо на берегу реки, стоял белильный домик. Простое строение, всегда чисто выбеленное известью под кроной высокого дерева. Домик отражался в водах реки и являл собой желанный сюжет для художников и фотографов.
В дни моей юности до Белильного поля можно было добраться только летом, поскольку тогда не существовало еще постоянного арочного моста. Кривоватые деревянные мостки в районе Водного переулка (Wassergasse) возводились только в том случае, когда уже исключалась возможность всякого паводка.
 gallery_188_17_156179.jpg ( 183.09 килобайт ) Кол-во скачиваний: 220

Объявление о том, что “Белильная дорожка” построена, становилось настоящим праздником для молодёжи из близлежащих районов. Клич “Строят дорожку!” распространялся с молниеносной скоростью, так как все стремились попасть на ту сторону. К великой досаде плотников мы оравой окружали стройплощадку. Когда же мостки, наконец, достраивались, каждый из нас первым стремился пробежать по ним.
Но не только дети радовались “Белильной дорожке”. Домохозяйки также были счастливы возможности должным образом придать “сияющую белизну” своему белью.
Сама процедура стирки, которая по сравнению с нынешними возможностями была в высшей степени утомительным процессом и проводилась, главным образом, в домашних условиях. Посему домохозяйки или, как это было в богатых семьях, прачки и горничные, при первой возможности несли через мостки на Белильное поле тяжёлые корзины с бельём.
Само Белильное поле, по всей видимости, принадлежало городу, который сдавал его в аренду с условием содержания и надзора над ним. В мои времена им заведовала Каролина Подцун (Podzun), которую все ласково называли маленькой Каролиной. Она распределяла участки и собирала плату за их использование. Её постоянным местом жительства был Белильный домик под кронами старых деревьев. В полдень там собирались домохозяйки, прачки и горничные, чтобы получить принесенный детьми обед. Сдобренная весёлыми сплетнями стряпня казалась вдвойне вкуснее. Смеха и аплодисментов было хоть отбавляй, если конечно развешенная перед всеобщим взором масса белья давала для этого достаточный повод.
Стирка на этом не заканчивалась. На зеленой траве раскладывалось белье и смачивалось водой. Если это было необходимо, то оно оставалось там на ночь. В этом случае его необходимо было охранять. Служанки были этому только рады. В разгар лета ночи были короткими и тёплыми. С другой стороны у каждой девушки был друг, охотно составлявший ей компанию во время ночной бельевой стражи.
Утром бельё собиралось и споласкивалось в реке, чтобы затем снова просохнуть под солнечными лучами. При определённых обстоятельствах оно полоскалось несколько раз. Во время этого процесса наличие детей поблизости не приветствовалось, поскольку мы с удовольствием плескались на мелководье, поднимая при этом песчаный грунт. А разве кому-нибудь мог понравиться песок в своей только что постиранной одежде? Но времяпрепровождение на Белильном поле в дни стирки дарило нам, детям, пёстрые переживания, которые мы с радостью делили не только со своими семьями, но также и родственниками и друзьями.
Как я уже говорила, наша Ангерапп, несмотря на свои ежегодные наводнения, была рекой благонравной и безвредной, хотя и здесь не обходилось без исключений. Я помню, как однажды, в разгар лета, случилось серьёзное наводнение. Оно привело к тому, что речной поток смыл купальню Флора, находившуюся около ледового подъемника городской пивоварни. К несчастью посетители купальни находились внутри, когда их увлекло течением. Но с ними ничего плохого не случилось, поскольку их вытащили подоспевшие на лодках рыбаки ещё до того, как саму купальню остановил автомобильный мост на Театрштрассе. “Белильная дорожка”, естественно, стала главной жертвой наводнения.
Жителям Белильного домика, когда отсутствовали мостки и не было возможности переправиться на лодке на другой берег, были вынуждены отправляться в город за покупками или по делам по окружному пути через гору Крушкенберг и автомобильный мост у Театрштрассе.
Кстати, Крушкенберг (перед земельным участком и предприятием Якстейна (Jakstein) у подножия Прегельтора) имела определенное историческое значение: тут покоилась жена инстербургского священника Аннхен из Тарау, которой Симон Дах посвятил знаменитую в Восточной Пруссии песню, которую поют и будут петь в будущем. Эта Анхен пережив первого мужа, пастора лютеранской церкви, еще дважды была замужем за его преемниками. Впрочем она пережила и третьего мужа. После этого, окончательно став вдовой, она жила в большом доме, в начале Прегельштрассе, там, где позднее появилась школа для девочек, называвшаяся в наши дни школой Вильгельма Йордана.
Доступ на правый берег Ангерапп, а вместе с тем и к Белильному полю, был упрощён лишь после того, как в двадцатые годы был построен арочный мост напротив Лютеркирхи. Наряду с Белильным полем он открыл путь к отведенной под застройку территории “Ангераппских высот”, на северном берегу нашей реки. Здесь было построено множество одноквартирных домов и разбит ряд прекрасных садов. Но все они были построены на возвышенности, поскольку даже после выпрямления русла реки никто не был уверен в отсутствии угрозы наводнения.
После появления современных моющих средств и химических отбеливателей Белильное поле из года в год использовалось всё реже. Лишь несколько консервативных домохозяек, предпочитавших природную чистоту белья, продолжали стирать его по старинке.

Шарлотта Кройцбергер