Insterburger Brief, или Письма из Инстербурга Опции

[Stewart]

Дорогие друзья!
Эту страничку на форуме я посвящаю журналу “Insterburger Brief”. Время от времени я буду выкладывать сюда переводы статей из этого издания, которые не вписываются в рамки прочих тем. Это могут быть просто художественные статьи или заметки. Частота появления переводов будет целиком и полностью зависеть от моего настроения, вдохновения, расположения Марса по отношению к Юпитеру, пожеланий левой пятки спозаранку и прочее, прочее…. Не судите строго люди добрые, ибо стараюсь как могу.
Первым произведением неожиданно выступит Рождественская история. И хотя дело сейчас вовсю движется к весне, мы с вами ненадолго окунемся в праздничную атмосферу любимого Инстербурга.

Итак:

“Insterburger Brief” декабрь 1961
Тихая ночь…

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СОЧЕЛЬНИК В ИНСТЕРБУРГЕ (WEIHNACHTSABEND IN INSTERBURG)

Он был точно таким же, что и в других городах. В последние часы перед закрытием магазинов толпы озабоченных горожан заполняли улицы Инстербурга. От “Мира на Земле” (рождественский гимн. прим. переводчика) не осталось и следа. Спешащие, нервозные люди, устремлялись по магазинам – усталые, с вымученными улыбками, продавцы, встречали их за прилавками.
На обдумывание того, что и кому подарить, уходили целые недели: “…может это… а может подвернется что-то получше… впрочем, в запасе еще много времени…”. Так постепенно приближался, а затем неожиданно наступал Святой Вечер!
Ну, слава Богу, он пришел! Над Альтер Маркт раздался звон колокола Лютеркирхи, возвестивший о том часе, когда, согласно предписанию полиции, должны были закрыться все магазины.
 Инстер.JPG ( 81.07 килобайт ) Кол-во скачиваний: 716

Наконец последний клиент был обслужен и господин Кошева, со вздохом облегчения, стал закрывать за ним дверь магазина парфюмерно-галантерейных и аптекарских товаров Готтвальда на Альтер Маркт. Но не успел он этого сделать, как к нему впопыхах ворвался еще один посетитель: “Ради Бога, подождите!” Это был старый клиент и господин Кошева, быстро пробормотав рождественское приветствие, впустил его. “мне срочно необходима большая бутылка “4711” (туалетная вода. прим. переводчика) для моей тещи… Я совершенно о ней забыл…!” Подобные сцены происходили и у Лидеманна напротив, и у Гутовски в узкой части Альтер Маркт – там так же было множество тех, кто “совершенно о чем-то забыл”. И не только у них случалось подобное, но и во всех других магазинах – исключая, разве что, большие торговые дома по торговле текстилем, такие как Дауме, Швейгер, Брендель и другие. Там решетки не поднимали даже для старых клиентов. К тому же текстиль не относился к категории “быстрых” покупок. В цветочном магазине Роде сняли с витрины один из последних кашпо для кого-то из “совершенно о чем-то забывших”.
Покуда улицы постепенно пустели, в витринах ещё долгое время продолжал гореть свет: владельцы магазинов и персонал устраняли последствия дневного “нашествия”. Затем всё стихло и у них. Улицы еще напоминали “беговые дорожки” по которым люди уже не гуляли, а спешили по домам. Их шаги окрыляло радостное предвкушение приближающегося праздника.
Фонарщик, с длинным шестом в руках, ходил от одного объекта своих забот к другому. Пошел снег, и вихри снежинок закружились в танце вокруг газовых фонарей. “Воистину Рождественская погода…”, пробормотал фонарщик, поднимая воротник своей куртки и спеша дальше. Хотя Инстербургские фонари и зажигались автоматически, но их газовые вентили необходимо было время от времени регулировать при помощи шеста фонарщика. В Рождественский Сочельник их огни должны гореть как следует!”.
 Инстер2.JPG ( 39.45 килобайт ) Кол-во скачиваний: 441

Улицы вновь заполнились людьми. Закутанные в теплые одежды семьи направлялись в кирхи. Повсюду звонили колокола, призывая к Рождественскому богослужению, которое должно было начаться с наступлением вечера. Правда, в католической кирхе оно наступало лишь в полночь.
В то время как Карл Шёне, в великолепной Лютеркирхе прославлял на органе рождение Сына Божьего, в Меланктонкирхе то же самое делал Трауготт Федке, а в Реформаторской кирхе Нидерштрассер. Церковные хоры исполняли хорошо известные рождественские гимны, а перед алтарем, у рождественской ёлки, мерцали свечи. Всё это было так прекрасно и захватывающе, а проповеди священников столь убедительны, что слушатели замерли – впрочем, только их взрослая часть, поскольку дети беспокойно ёрзали на своих местах. В них сквозило единственное желание: когда же всё это наконец закончится – когда же священник скажет Аминь! И вот этот момент наступил! Ликующие детские голоса влились в заключительный рождественский хорал.
Горожане заспешили по домам: дети задавали темп! После того, как был быстро съеден праздничный ужин, наконец раздался “звоночек”! Собственно от ужина можно было и совсем отказаться, тем более никто не был голоден. Но необходимо было соблюдать заведенный порядок даже в Рождественский Сочельник. Всё это было настолько увлекательно! Когда же, наконец, с лестницы послышатся тяжелые шаги Санта Клауса? Скоро этот момент наступит! Матушка вот уже как четверть часа ушла в большую комнату, в которую никого не пускали со вчерашнего вечера. У маленькой Гертруды пухлые щечки расцвели ярко-красным румянцем, а маленький Фриц хвастал, будто знает, что под маской Санты скрывается дядя Макс.
В дверь глухо постучали. Матушка вернулась из комнаты, оставив дверь в неё открытой. Там стояла нарядная рождественская ёлка, на чьих ветвях мерцали белые свечи. И тут вошёл Санта Клаус, облаченный в лохматую шкуру (маленький Фриц утверждал, что это была вывернутая наизнанку папина шуба), с глубоко надвинутой на лоб шапкой (конечно заснеженной – снег не успел растаять даже в тепле комнаты), с длинной белой бородой (из-за которой он наверняка плохо видел). В одной руке он сжимал посох, которым грозно размахивал, а в другой держал закинутый за спину мешок. Маленькому Фрицу стало немного не по себе. Маленькая Гертруда спряталась за матушкину спину, и Фриц тоже стал искать место, куда бы мог сбежать.
Низким голосом Санта поинтересовался, не ошибся ли он и здесь ли живут благовоспитанная Гертруда и непослушный Фриц. Оба, дрожащими голосами, подтвердили это – но лишь после того, как матушка пару раз подбодрила их. А затем Санта стал припоминать их маленькие грешки, совершенные ими в течение года, чем они были крайне удивлены. Неохотно и заикаясь – матери пришлось помогать Фрицу – они зачитали рождественские стихи.
После этого стало казаться, что лицо Санты просто лучится доброжелательностью. Он отложил в сторону грозный посох и раскрыл свой мешок. Там было всё: коляска для кукол и кукла с закрывающимися глазами для маленькой Гертруды, а для маленького Фрица деревянная железная дорога и игрушечная конная повозка с бочками. Сколько было счастья! Они совершенно не слышали, что им напутствовал Санта. Они обрадовались, когда он ушёл, потому что могли всецело заняться своими игрушками. Позже Фриц сказал, что это был все же дядя Макс, так как на Санте были надеты не правильные сапоги, а туфли, какие всегда носит дядя Макс.
Покуда отец затягивался рождественской сигарой, матушка сидела на диване со счастливой улыбкой и, глядя на свечи, предавалась мечтам. С улицы доносилась музыка. Это надо было видеть! Несмотря на зажженные рождественские свечи, повсюду распахивались окна. Четыре человека стояли на углу улицы под ярким газовым фонарем и исполняли “С высоких небес…”. Вокруг них танцевали снежинки. Мой Бог, как это было восхитительно и торжественно! И неважно, что исполнителям не всегда удавалось взять нужную ноту, и что температура в комнатах стала падать из-за сильного мороза – люди их слушали. А когда музыканты заканчивали играть, то переходили к следующему углу улицы.

Автор, увы, неизвестен

Сообщение отредактировал Stewart - 3.3.2013, 7:17

[Stewart]

Продолжим тему Рождества, несмотря на пытающуюся наступить весну.

“Insterburger Brief” декабрь 1961

И во тьме надежды светит луч...

РОЖДЕСТВО В ИНФЕКЦИОННОМ ГОСПИТАЛЕ ИНСТЕРБУРГА 1945 (WEIHNACHTEN IM SEUCHENLAZARETT INSTERBURG 1945)

Это был сочельник. В инфекционном госпитале для военнопленных № 61 948, располагавшемся на Данцигерштрассе, в нашем родном Инстербурге, наступил вечер. Падавший снег укрывал тонким одеялом серую, утоптанную землю лагеря. У большей части больных, врачей, медсестер, и помощников это чудесное волшебство природы пробуждало воспоминания. С их лиц схлынула апатия и безразличие. Ах, какой властью в нас, одиноких и покинутых, обладало одно только слово «Рождество»! А были ли мы покинуты? Могли ли мы вдохнуть надежду в сердца больных и выздоравливающих?
Мне в то время было девятнадцать лет и я работала медсестрой в тифозном отделении лагерного госпиталя. Тяжкий труд редко давал нам возможность придти в себя.
И это было хорошо.
Смерть ежедневно собирала богатый урожай среди больных. Сам военный госпиталь, что неудивительно, был совершенно примитивен, и при жалком продовольственном пайке не хватало не только медикаментов, но и простых дезинфицирующих средств. Несколько немецких врачей, даже из военнопленных, совершали невероятное. Со временем удалось решить с русскими врачами некоторые особо острые вопросы. Так, например, мы получили топливо для обогрева, а медицинскому персоналу была проведена вакцинация.
Здоровые военнопленные объединялись в трудовые колонны и могли покидать лагерь под охраной. Когда верные солдаты принесли еловые ветви, то нами это было воспринято как чудо. Некоторые из них прятали под своими рваными шинелями даже маленькие ёлочки. Русская охрана в те дни была не столь строгой, как обычно. В наш лагерь русские вообще не заходили. Они испытывали панический страх перед заражением. Получилось так, что мы в лагере оказались в большей степени защищены от притеснений со стороны русских солдат, нежели оставшиеся в городе земляки.
Когда поздно вечером мы вернулись со станции в наш барак, сестра Эльфрида разожгла огонь в старой круглой железной печурке. Мы забрались на двухярустный топчан и стали сидеть в тишине. Огонь в печке деловито потрескивал.
Через четыре дня должен был наступить Святой Вечер.
В тусклом свете коптилки мы сидели на досках, тесно прижавшись друг к другу, и вязали из старой, свалявшейся шерсти, носки, перчатки, и шарфы. Мысли устремлялись к нашим родным, о судьбе которых мы почти ничего не знали. Много, ой как много, тревожных вопросов жгли наши сердца! На них нам не мог ответить никто. Сестра Эльфрида была сестрой милосердия и по-матерински заботилась о нас. Она была уже очень стара, чтобы осуществлять утомительный уход за больными. Но мы не могли обойтись без неё, особенно мы, молодые сестры.
И вот наступил канун Рождества. Сестры и санитары украсили больничные бараки еловыми ветками и молодыми деревцами. В глазах многих больных я читала благодарность. Некоторые были слишком слабы, чтобы осознать происходящее вокруг. В серых сумерках выздоравливающие передвигались по лагерю. Снег превратился в жесткий наст, издававший хруст при каждом шаге. Это была картина, которую невозможно забыть: с трудом перемещающиеся и печальные человеческие тени. Но даже для них должно было наступить Рождество.
Когда вечером в лагере воцарилось спокойствие, наступило подходящее время для маленького и скромного торжества.
Врачи и медсестры находились в палатах подле своих пациентов. К нашей великой радости солдаты из рабочих колонн раздобыли правильные свечи. Мерцающий свет этих свечей настроил нас на грустный лад и еще теснее сплотил наши ряды.
Некоторые украдкой утирали с глаз слезы умиления. Однако, отчаяние не должно было овладеть нами.
«Дети, давайте споём», запел кто-то.
Но он сбился, а затем вовсе замолчал. После этого несколько голосов зятянули наши дорогие и знакомые строки, «Ночь тиха, ночь свята» (рождественский гимн, прим. переводчика).
Наши песни и свечи вселили в нас мужество и вдохнули надежду на освобождение и воссоединение с нашими родными!

Ruth Hofmann, урожденая Czarnetzki

Сообщение отредактировал Stewart - 4.3.2013, 10:05