на суд общественности: градостроительная история, черновой вариант энциклопедической статьи о градостроительстве пруссии Опции

[prussak]

Предисловие

В градостроительстве, а равно и в политике, Восточная Пруссия – аллювиальная земля: и короли тут были “в” Пруссии, и население собиралось с бору по сосенке, и города, и государства... все изобретались вовне и привносились сюда чуть ли не готовыми, становились родными. Эксперимент повторялся неоднократно, орденом, герцогом, королём, народным советом, и каждый раз – с нового, чистого листа: места тут такие, наверное?.. Оттого и геометрическая правильность – и лёгкая потустороннесть восточнопрусского очарования, обещание личных свобод – и жёсткий патернализм, что вошли здесь в плоть и кровь и почву, стали неотъемлемой частью этой земли.

Призванный Крушвицким договором (Kruschwitz, 1230 г., ныне Крушвица), Тевтонский орден вторгся в завислинский “Кульмский лен” и сразу же закрепился: на переправе был основан Торн (Thorn, городские права с 1231 г., ныне Торунь), за ним последовали Кульм (Kulm, 1232 г., ныне Хелмно), Реден (Rehden, 1234 г., ныне Радзынь-Хелминьски), Грауденц (Graudenz, 1234 г., ныне Грудзёндз) и Мариенвердер (Marienwerder, 1234 г., ныне Квидзын). За считаные годы на карте появились 97 городов и почти полторы тысячи деревень – откуда сие?
Разве не было полутысячелетие после переселения народов временем повсеместного усыхания городов до деревень, деревень до пустошей? Разве не насчитывала Германия не более 40 городов, считая таковыми и остатки римских поселений, в стенах “не по размеру”, и посады, и слободы при замках новых феодалов? В одном лишь рыцарстве, страждущем небесного Иерусалима и незадолго до того потерявшем Иерусалим земной, видавшем воочию градостроительство Востока, причина этой небывалой урбанизации? Европа, действительно, многое взяла у Азии, но и самоё крестовые походы сложно представить без рывка, произошедшего дома: с середины XII века германское село впервые за столетия накормило страну; перешло к трёхполью, стало вывозить урожай и специализироваться (прежде каждый был и швец и жнец). Ценою сытости стала свобода оружного поселенца, лишь отказавшись от неё он стал архитипичным немецким крестьянином: переход от внутрисемейной, внутридеревенской автономии к хуторянину-торговцу, с караваном ходившему на ближние и дальние ярмарки, обеспечивала вооружённая княжья рука. Перекроив с IX века прежние общинные поля, закрепив их за поселянами, князья не преминули и закрепить крестьян на них, взяв себе заботы об их мирном труде. Они же обеспечили первоначальный рост пахотных земель, направляя корчевание лесов.
Результат не заставил себя ждать: к 1050 г. население более чем удвоилось (до 5 миллионов), к 1200 г. - ещё раз удвоилось, росли и невостребованные в собственном хозяйстве избытки урожаев, превращались в товар. Появились ярмарки, а там и ярмарочные города при бродах или у замков, с произвольно проложенными улицами и округлыми палисадами. Города доросли до собственных своих старых стен и выплеснулись вовне.
Некоторая правильность и осмысленность планировки города появляется лишь после XI века, когда градоустроение переходит из рук торговцев, разбивающих шатры своего каравана где им сподручнее, в ведение церковных и светских князей. Формы упорядочиваются, возгоняются к некоему абсолюту: в тот момент таковым является уличный торг, протяжённая широкая улица-площадь, тянущаяся через весь город (Мюнхен). Из редкой забавы лиц духовных (Мюнхен не даром в гербе несёт монаха: до XIII века на три монастырских поселения приходилось по одному княжескому и купеческому) градостроительство превратилось в целую отрасль права, проектирования и даже дохода, королей, городских корпораций и частных предпринимателей. В Германии 16 миллионов было уже до 3000 городов, причём закладка большинства пришлось на уже упомянутый XIII век. Оттокар Богемский основал более шестидесяти: один из них сразу нарекли Кёнигсбергом.

[prussak]

Орденский город

К XIII веку Германия исчерпала внутренние резервы – распашки не прибавлялось, население же росло: где крестьянину руки приложить? Часть шла в города, часть поднимала целины и корчевала дубравы, но немало отправлялись “казачествовать”. Так “внутренняя колонизация” сменилась внешней, впервые с переселения народов немцы отправились за волей на восток, откуда ушли при переселении народов: в Магдебург и Бранденбург, Ангальт и Саксонию, Тюрингию и Силезию – и далее за Вислу. Именно в этот период мы сталкиваемся с профессиональным градостроением, начавшимся новыми, пусть пока ещё иррегулярными городами первой половины XII века, и оборванном на пике взлёта великой чумой 1348 г.

Первичную форму этого градостроительства, для краткости называемого ниже прусским или орденским, но характерного для всех новоприсоединённых земель, мы найдём в германской деревне: по сторонам просёлков немцы селились издавна. Стоит его уширить и застроить короткие стороны этого уширения, превратить улицу в площадь, и мы получим упрощённую форму знакомого нам прусского города, с характерным раздвоением дороги, оставляющим довольно места и для общественного выгона, пруда или торга – в центре, и для проезда – по сторонам. Следующим шагом – обособить рыночную площадь, разложить весь план города от этой площади исходя и уравнять размеры прежде различных по ширине проездов - и вот мы уже видим ортогональность, словно пришедшую из античности! Сходство наглядное, бьющее в глаза, и, между тем, ложное в сути своей; родство античного Милета или Тимгада с прусским Фридландом (Friedland, 1312–1335 гг., ныне Правдинск) не простирается далее прямого угла.

Грек наполняет отведённое пространство гипподамовой решёткой, единица его города – квартал, довления некиих главных улиц этот идеал не предусматривает. Римские колонии, напротив, строятся шеренгами, выпуская лишь некоторые квадраты под рынок или амфитеатр; их базовая величина – проспект. Искусственный город центральной Германии тоже таков, тоже начинается с улицы-хорды, но вовсе не прямолинейной - откуда ему эту ортогональность было бы знать? Античные города к XII веку утратили свою чистоту: идеальное следование римскому плану, к примеру, в Павии – вовсе не результат притягательности самой схемы расселения, сохранившей бы её от искажения, а результат планомерной расчистки, начавшейся в XIV веке. Более того, именно эти искажённые схемы, зауженные, перекрытые частными домовладельцами параллели, “средневековые” их дебри, результат ослабления помочей в поздней уже античности сам Данте считал подлинными, а современные ему новые города – беспочвенным отражением “новых денег”, отходом от преданий предков.

Орден, несомненно, был знаком с городами античности, равно знал он и города Востока, названиями своих прусских замков не раз и не два вспоминая о Святой земле (Торн/Торунь получил своё имя от Торона (Thoron), Кёнигсберг/Калининград – немецкий вариант "castrum regium", Нейгаузен/Морское – перевод «castrum novum»…), но было бы чрезвычайно просто видеть в его городах всего лишь следование античному идеалу или горнему Иерусалиму. Действительно, прообраз такой часто встречается в литературе и в городах, но городах самой разной геометрии – и в средневековом Киеве, “орденской” геометрии чуждом, и мекленбургском Пазевальке, геометрию приемлющем – но к ордену никак не относящемся. Да и можно было ли в те годы безоговорочно перенести монастырское в мирское? Не было бы такое – святотатством? Упрощенчеством и обмирщением? Слишком просто, так как за формальным сходством теряется смысловая нагрузка!