Дорогие друзья!
Эту страничку на форуме я посвящаю журналу “Insterburger Brief”. Время от времени я буду выкладывать сюда переводы статей из этого издания, которые не вписываются в рамки прочих тем. Это могут быть просто художественные статьи или заметки. Частота появления переводов будет целиком и полностью зависеть от моего настроения, вдохновения, расположения Марса по отношению к Юпитеру, пожеланий левой пятки спозаранку и прочее, прочее…. Не судите строго люди добрые, ибо стараюсь как могу.
Первым произведением неожиданно выступит Рождественская история. И хотя дело сейчас вовсю движется к весне, мы с вами ненадолго окунемся в праздничную атмосферу любимого Инстербурга.
Итак:
“Insterburger Brief” декабрь 1961
Тихая ночь…
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СОЧЕЛЬНИК В ИНСТЕРБУРГЕ (WEIHNACHTSABEND IN INSTERBURG)
Он был точно таким же, что и в других городах. В последние часы перед закрытием магазинов толпы озабоченных горожан заполняли улицы Инстербурга. От “Мира на Земле” (рождественский гимн. прим. переводчика) не осталось и следа. Спешащие, нервозные люди, устремлялись по магазинам – усталые, с вымученными улыбками, продавцы, встречали их за прилавками.
На обдумывание того, что и кому подарить, уходили целые недели: “…может это… а может подвернется что-то получше… впрочем, в запасе еще много времени…”. Так постепенно приближался, а затем неожиданно наступал Святой Вечер!
Ну, слава Богу, он пришел! Над Альтер Маркт раздался звон колокола Лютеркирхи, возвестивший о том часе, когда, согласно предписанию полиции, должны были закрыться все магазины.
Продолжим тему Рождества, несмотря на пытающуюся наступить весну.
“Insterburger Brief” декабрь 1961
И во тьме надежды светит луч...
РОЖДЕСТВО В ИНФЕКЦИОННОМ ГОСПИТАЛЕ ИНСТЕРБУРГА 1945 (WEIHNACHTEN IM SEUCHENLAZARETT INSTERBURG 1945)
Это был сочельник. В инфекционном госпитале для военнопленных № 61 948, располагавшемся на Данцигерштрассе, в нашем родном Инстербурге, наступил вечер. Падавший снег укрывал тонким одеялом серую, утоптанную землю лагеря. У большей части больных, врачей, медсестер, и помощников это чудесное волшебство природы пробуждало воспоминания. С их лиц схлынула апатия и безразличие. Ах, какой властью в нас, одиноких и покинутых, обладало одно только слово «Рождество»! А были ли мы покинуты? Могли ли мы вдохнуть надежду в сердца больных и выздоравливающих?
Мне в то время было девятнадцать лет и я работала медсестрой в тифозном отделении лагерного госпиталя. Тяжкий труд редко давал нам возможность придти в себя.
И это было хорошо.
Смерть ежедневно собирала богатый урожай среди больных. Сам военный госпиталь, что неудивительно, был совершенно примитивен, и при жалком продовольственном пайке не хватало не только медикаментов, но и простых дезинфицирующих средств. Несколько немецких врачей, даже из военнопленных, совершали невероятное. Со временем удалось решить с русскими врачами некоторые особо острые вопросы. Так, например, мы получили топливо для обогрева, а медицинскому персоналу была проведена вакцинация.
Здоровые военнопленные объединялись в трудовые колонны и могли покидать лагерь под охраной. Когда верные солдаты принесли еловые ветви, то нами это было воспринято как чудо. Некоторые из них прятали под своими рваными шинелями даже маленькие ёлочки. Русская охрана в те дни была не столь строгой, как обычно. В наш лагерь русские вообще не заходили. Они испытывали панический страх перед заражением. Получилось так, что мы в лагере оказались в большей степени защищены от притеснений со стороны русских солдат, нежели оставшиеся в городе земляки.
Когда поздно вечером мы вернулись со станции в наш барак, сестра Эльфрида разожгла огонь в старой круглой железной печурке. Мы забрались на двухярустный топчан и стали сидеть в тишине. Огонь в печке деловито потрескивал.
Через четыре дня должен был наступить Святой Вечер.
В тусклом свете коптилки мы сидели на досках, тесно прижавшись друг к другу, и вязали из старой, свалявшейся шерсти, носки, перчатки, и шарфы. Мысли устремлялись к нашим родным, о судьбе которых мы почти ничего не знали. Много, ой как много, тревожных вопросов жгли наши сердца! На них нам не мог ответить никто. Сестра Эльфрида была сестрой милосердия и по-матерински заботилась о нас. Она была уже очень стара, чтобы осуществлять утомительный уход за больными. Но мы не могли обойтись без неё, особенно мы, молодые сестры.
И вот наступил канун Рождества. Сестры и санитары украсили больничные бараки еловыми ветками и молодыми деревцами. В глазах многих больных я читала благодарность. Некоторые были слишком слабы, чтобы осознать происходящее вокруг. В серых сумерках выздоравливающие передвигались по лагерю. Снег превратился в жесткий наст, издававший хруст при каждом шаге. Это была картина, которую невозможно забыть: с трудом перемещающиеся и печальные человеческие тени. Но даже для них должно было наступить Рождество.
Когда вечером в лагере воцарилось спокойствие, наступило подходящее время для маленького и скромного торжества.
Врачи и медсестры находились в палатах подле своих пациентов. К нашей великой радости солдаты из рабочих колонн раздобыли правильные свечи. Мерцающий свет этих свечей настроил нас на грустный лад и еще теснее сплотил наши ряды.
Некоторые украдкой утирали с глаз слезы умиления. Однако, отчаяние не должно было овладеть нами.
«Дети, давайте споём», запел кто-то.
Но он сбился, а затем вовсе замолчал. После этого несколько голосов зятянули наши дорогие и знакомые строки, «Ночь тиха, ночь свята» (рождественский гимн, прим. переводчика).
Наши песни и свечи вселили в нас мужество и вдохнули надежду на освобождение и воссоединение с нашими родными!
Ruth Hofmann, урожденая Czarnetzki
Так неожиданно... думала, ну всё, форум затух совсем, а тут такое !!! Спасибо,Stewart!!! Будем ждать ещё!
Света, спасибо за теплые слова! Для меня крайне важно знать, что все это кому-то нужно. Ведь эти статьи не только источник информации об истории Инстербурга, но они также являют собой ценный материал, помогающий раскрыть дух города, прочувствовать его атмосферу. Все эти воспоминания повествуют нам о простом человеческом счастье или трагедии, чего и в помине нет в официальных хрониках.
Сейчас мы плавно перейдем от Рождества к Новому году, а затем я займусь переводом статьи, посвященной садам и паркам довоенного города.
“Insterburger Brief” декабрь 1961
Воспоминания о...
НОВОГОДНЕМ ВЕЧЕРЕ В АИСТИНОМ ГНЕЗДЕ ИНСТЕРБУРГА (SILVESTER IM INSTERBURGER STORCHENNEST)
С нашей памятью порой происходит нечто странное: если вы пытаетесь заглянуть в нее спустя долгие годы, она напоминает семикратно запертый сейф с таинственными ящиками внутри. Но достаточно небольшого разговора с земляками, которых вы встретили после стольких горьких лет на чужбине, как происходит чудо — сейф открывается и из ящиков возникают образы прошлого. Вы неожиданно оказываетесь посреди ушедших событий и вспоминаете детали, которые, как вы полагали, давно канули в лету. Так произошло и со мной, когда я, приехав на слет инстербуржцев в Мюнхене, в разговоре с инстербуржскими друзьями, услышала имя, напомнившее мне о моей работе в Провинциальной Женской Клинике Инстербурга. Перед моим мысленным взором отчетливо возникли воспоминания об одном Новогоднем вечере. В каком же это было году? Наверное 25 или 26 лет тому назад. Я как раз получила образование няни по уходу за грудными детьми.
Рождество, подарившее нам несколько младенцев, уже осталось позади, и вот наступили последние часы старого года. Праздники, отмечавшиеся в клинике, отличались от других подобных учреждений лишь тем, что после них приходилось убираться более тщательно – в остальном они были точно такими же. Сама клиника была похожа на любую другую лечебницу. Аист не обращал никакого внимания на праздники, и в канун Нового года родильная палата была заполнена. Несколько горожанок ожидали своего тяжелого часа.
Спасибо большое за интересные тексты!
Сегодня предлагаю вам совершить экскурсию по садам города. Текст, для вашего и моего удобства, я решил разбить на две части.
Поскольку многое, о чем упоминается в тексте не упоминается более нигде (по крайней мере я на эту информацию пока не натыкался), то возможны мелкие ошибки, связанные с транскрипцией. Ну, да ладно, поехали...
“Insterburger Brief” июнь 1963
САДЫ ИНСТЕРБУРГА ВО ВРЕМЕНА СТАРОДАВНИЕ И НЕ ОЧЕНЬ (INSTERBURGER GÄRTEN IN ALTER UND NEUER ZEIT)
Что может быть приятнее в летний день, нежели хорошая прогулка по садам нашего Инстербурга? Однако делать это надо не на высоких каблуках, поскольку бродить мы можем часами и все равно не сможем обойти все, что достойно нашего внимания и уважения.
Венок из зеленых лесов, окружавший город, а в прежние времена подступавший к нему вплотную, располагал к прогулкам. Этими лесами были Городской, Брёдлаукерский, Вальдхаузенский и Эйхвальдерский. Сколь великолепными они были и сколь доступными для жителей Инстербурга! Сам город был также украшен растениями и садами. И все это было создано не за последние годы. Инстербург всегда был зеленым городом. По крайней мере, таким он был и более ста лет тому назад.
Stewart! Проделаная работа выше всяких похвал. Очень интересно. Здорово что вы взялись за перевод журналов. Просматривал наверное практически все журналы, но посколько языком не владею, в основном ради поиска новых снимков. СПАСИБО.
Спустя неделю, в течение которой был отвлечен различными делами, а местами и ленью, предлагаю вашему вниманию заключительную часть перевода статьи, посвященной садам Инстербурга. Возможно, что читателю недостаточно посвященному в географию довоенного города многие названия ничего не скажут, вследствие чего он заблудится во время этого путешествия. Я не стал предпринимать особых попыток уточнять местоположение того или иного географического объекта по отношению к дням сегодняшним (разве что иногда), а посему, если кто-то что-то не понял, спрашивайте. По мере своих скромных знаний постараюсь подсказать сам, но также очень надеюсь на помощь своих коллег-краеведов на этом форуме. Их багаж знаний поистине огромен.
В общем, читайте
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Но затем, город начал расширяться. Старые сады вырубались и появлялись новые улицы. Таким образом, великолепный парк, принадлежавший пивоварне Бернекера, в 1908 году, после того, как на его территории был проведен провинциальный хоровой фестиваль, был принесен в жертву, как и находившееся за ним старое кладбище Розенберг, ради строительства на его месте жилого комплекса «Королевский Угол» (Königseck). В свою очередь, жители Инстербурга открыли для себя уникальные по своей красоте... овраги! Еще во времена моей юности мы, с опаской, играли в индейцев на их таинственной территории. Дело в том, что имение Ленкенинген (Lenkeningken) являлось еще частным владением и сторож зачастую прогонял нас бранными словами. Когда же город приобрел его в собственность, то оно стало доступно горожанам, превратившись в идеальное место для игр, спорта, и туризма.
В очередной раз большое спасибо! Вы молодец! Есть немного недочётов, но это касается перевода имён собственных.
Впервые узнал, что на месте "Koenigseck" было кладбище.
И, если я правильно понял, на месте Вороньего леса тоже?
Спасибо за отзывы! Я с самого начала был уверен, что транскрипция имен собственных вызовет некоторые проблемы. Это связанно, в первую очередь, с тем, что немецкий язык мне мало знаком. Но, благодаря большому опыту, накопившемуся за годы работы с англоязычной литературой, мне даются тексты и на других языках.
Касаемо кладбища на месте "Königseck" и еще более древних захоронений в Вороньем лесу был сам несколько удивлен, а посему особенно внимательно отнесся к переводу данных отрывков. Сейчас уже сложно (а, скорее всего, и невозможно) определить границу, пролегавшую между садом и кладбищем на месте "Королевского угла", но возможно, что последнее простиралось до самого обрыва, покрывая территорию современного воинского мемориала.
Вот такой был, к примеру, план благоустройства данной территории. Увы, картинка очень маленькая.
Да, это 1934 год. Здесь город изображён схематично, поскольку указывается место для строительства Тингплатца (Thingplatz). В годы национал-социализма эти сооружения "древних собраний" (вече) играли существенную роль в идеологическом плане.
Вот есть ссылка: http://de.wikipedia.org/wiki/Thingplatz_(Thingbewegung)
Подобная постройка была выполнена в Тильзите.
А ведь нечто подобное находилось за стадионом. Лично я пока не слышал версий о предназначении сего сооружения.
Совершенно верно. Думаю, от первого варианта 1934 отказались и построили сразу за футбольным полем эту площадку.
Давайте немного отвлечемся от утомительных прогулок и немного отдохнем. Историю одной фотографии нам повествует все та же Шарлотта Кройцбергер.
"Insterburger Brief" февраль 1960
ДА, ТАК БЫЛО! (JA, DAMALS!)
Когда дни становились по-летнему прекрасны, директора школ нашего дорогого Инстербурга подготавливали для детей школьный праздник. Детские сердца радостно стучали в предвкушении самого замечательного дня школьной жизни. Запросы тогда были довольно скромными.
В то время как самые маленькие дети совершали экскурсию в Люксенберг или к Осиновой дамбе, те, кто был постарше отправлялись пешком через лес в Дреболинен, а воспитанники старшей школы ездили на поезде в Вальдхаузен или по узкоколейной железной дороге в Каралине (Луизенберг), что само по себе являлось для них большим переживанием, оставлявшим более сильные впечатления, нежели современные дальние школьные поездки, на которые родители зачастую тратятся неохотно. Было вполне достаточным, чтобы девочки были одеты в постиранные и наглаженные белые платья, к которым прикрепляли купленные для этой цели красочные банты. Мальчиков из народных школ никогда при этом не видели бегающими босиком, как они имели обыкновение делать в учебные дни. У всех на ногах блестели начищенные ботинки. В свою очередь учителя перед началом праздника должны были выяснить и помочь тем, у кого обувь была не начищена.
Так, маленькая группа, с музыкой, отправлялась к назначенному месту, где после чаепития с тортом, совместно с родителями, все приступали к играм.
Насколько этот день был радостен для детей, настолько же он был утомителен и ответственен для учителей. Было весьма трудной задачей развлечь и доставить удовольствие классу из 50 учеников, как это тогда было принято, при этом пресекая всякие споры и раздоры, периодически возникающие в его среде. Однако – в этот день часть преподавательского коллектива тоже отдыхала. Дело в том, что не все учителя были со своими классами, вследствие того, что празднество было только у части школы. И теперь эти “бездельники” из учителей присоединялись к общему веселью. Прекрасный лес в Дреболинене приглашал юных дам и господ к приятным прогулкам, во время которых между ними возникали нежные чувства. Молодые супружеские пары учителей также наслаждались этим необременительным досугом подобно “влюбленным котикам”. То, как они мурлыкали в адрес собственным женам или симпатичным молодым преподавательницам, взобравшись на ограждение сеновала лесника из Дреболинена, запечатлено на фотографии.
Конечно и тогда существовали люди не способные поддаться столь безобидной радости. Но какое это было счастье, оказаться в той шумной компании. И теперь мы сетуем:
О, ты, время неприхотливых радостей, как ты теперь далеко.
Автор Charlotte Kreutzberger
Сегодня вашему вниманию предлагается статья доктора Грюнерта об истории Реформаторской кирхи, а вернее о ее священнослужителях. Когда-то на страницах данного форума мы пытались разобраться, что же за здание такое было изображено на одной из ниже приведенных фотографий и где оно находилось. Спустя некоторое время мы разобрались, но сколько всяких предположений обрело свою жизнь перед этим!
После сноса старой кирхи на ее месте было построено здание Дрезденского банка (Гинденбургштрассе №10), а после войны очередная хрущевка.
"Insterburger Brief" август 1961
Об Истории Реформаторской Кирхи в Инстербурге (ZUR GESCHICHTE DER REFORMIERTEN KIRCHE IN INSTERBURG)
Собирая материал по истории Инстербурга можно встретить лишь разрозненные упоминания о Реформаторской кирхе. Позднее Е. А. Хенниг (E. A. Hennig) подробно остановился на этой теме в своей работе “Описание города Инстербурга”, напечатанной Кантером в 1794 году в Кенигсберге. В этом труде, раздел, посвященный Реформаторской кирхе и ее священникам, весьма примечателен. В нем благожелательно повествуется о появлении реформаторской общины, исповедовавшей протестантское вероисповедание.
Мы приводим здесь главу о Реформаторской кирхе в той самой стилистике, как это наблюдается у Хеннига. Он пишет reformit вместо reformiert и Gemeine вместо Gemeinde, Glokken вместо Glocken и т. д. (впрочем для нас это не имеет абсолютно никакого значения. прим. переводчика)
(Хенниг, Описание города Инстербурга. Кенигсберг 1794)
Инстербургская Реформаторская Кирха
“Реформаторская кирха располагается у Гольдапских ворот, и имеет небольшие размеры, внутри просторная и светлая, имеет 2 хора соединенных друг с другом, одну звонницу, и один колокол. (Во время похорон протестантов использовался колокол Лютеранской кирхи/Лютеркирхи).
Реформаторская община в Инстербурге к 1701 году уже существовала. Она возникла благодаря шотландцам, которых в Пруссию, в прошлом веке, привели торговые дела, и многие их респектабельные семьи поселились в Инстербурге. В те времена, в здешнем замке, жила княгиня Сапега, и община имела не только молитвенную комнату в этом замке, но и ausgewürkt первого проповедника. После последней великой чумы 1709 года, унесшей жизни многих горожан и жителей окрестностей, дефицит людей был восполнен швейцарской колонией, многочисленные семьи которой осели здесь, и в значительной степени увеличили реформаторскую общину в 1711 и 1712 годах. Такой прирост прихожан привел к необходимости второго, французского, проповедника. Король Фридрих Вильгельм Первый даровал общине в 1730 году кирху, пожертвовав на ее строительство из королевской казны 6000 талеров. Кирха, стоящая по сию пору, была построена и 14 августа 1735 года государственный тайный советник и президент поместного суда барон фон Бюлов (Baron von Bülow), торжественной речью объявил ее открытой. Община разрослась еще больше, когда прибыли колонии переселенцев из Пфальца и Нассау.”
В том же номере журнала можно обнаружить маленькую заметку, посвященную автору статьи о Реформаторской кирхе, доктору Грюнерту.
Доктор Вальтер Грюнерт отмечает...
Золотой Юбилей Докторской Степени (GOLDENES DOKTORJUBILÄUM)
Доктор Вальтер Грюнерт (ныне проживающий в Бад Пирмонте, по адресу Херренфельде 4) хорошо известен инстербуржцам, а еще более читателям «Писем из Инстербурга». В нашем родном городе он был одним из преподавателей Инстербуржской гимназии, а также возглавлял общество Древностей. То, что инстербуржский музей имел прекрасную репутацию далеко за пределами нашего города, является исключительно его заслугой. По его инициативе и под его руководством проводились раскопки в нашем районе, пролившие много света на жизнь и обычаи доисторических жителей нашей родины. В многочисленных публикациях, и не только в нашей прессе, доктор Грюнерт знакомил читателей с результатами своих обширных исследований. В качестве издателя периодического приложения к газете «Ostpreussischen Tageblatt”, называвшегося «Надровия» (Nadrauen), он внес неоценимый вклад в дело привития любви к нашей родине. Многие статьи в «Письмах из Инстербурга», касавшиеся истории нашего края, и в частности Инстербурга, сделали доктора Грюнерта человеком известным нашим читателям. Вполне естественно, что он является членом совета земляческой общины Инстербурга.
5 июля этого года (1961) некоторые из его бывших студентов устроили ему сюрприз в виде маленькой, но впечатляющей церемонии, устроенной возле камина, в его родном доме. Эта церемония ознаменовала собой (юбиляр об этом практически забыл) 50-летие окончания им университета Альбертина, в Кенигсберге, в котором он был удостоен докторской степени математика. Университет Гёттингена, являвшийся крестным университетом Альбертины, вручил ему золотой докторский диплом. Помимо этого ему была подарена, в качестве почетного приза, перевязанная сафьяновой лентой фотокопия его диссертации в искуссно отделанном футляре.
Издатели и редакция поздравляют от имени читателей «Писем из Инстербурга» своего верного сотрудника доктора Грюнерта (пусть и с опозданием, но не менее искренно) в этот особый день и желает ему многих лет плодотворной работы, чтобы он смог осуществить начатое.
Да, российские информационные источники часто пишут, что это амфитеатр, некое зрелище под открытым небом. К 1928-у году театр городской существовал, и даже под открытым небом, но не на стадионе. Функция всего пространства - оздоровление населения, спорт. Не вяжется у меня театр в спортивной долине. Может песни патриотические какие учили там... не знаю. По крайней мере, это очень интересный объект для дискуссии.
У немцев это сооружение называется не иначе как Freilichtbühne (Зеленый театр). По крайней мере во всех послевоенных источниках. Это не исключает, естественно, возможности того, что оно могло иметь также и культовое значение.
Вот нашлась открыточка в дополнение рассказа Charlotte Kreutzberger. Сады Инстербурга.
Нашёл ещё интересный снимок Freilichtbühne. Куда его поместить сюда или в общую тему Инстербурга?
Снимок можно разместить и здесь и там. Я полагаю так будет удобнее.
Где-то у нас на форуме мелькала еще открытка сада Кронпринц, но сейчас недостает времени искать ее (по какой-то неведомой причине, я ее не сохранил).
Вот и обещанная фотография Freilichtbühne. Снимок с комментарием "Insterburger Jugendchöre proben im Freilichttheater". Снимок также разместил и в галлереи, сделал там маленькое обновление.
И вновь мы на страницах Insterburger Brief. Сегодняшняя статья посвящена самому большому озеру города – Strauhmühlenteich, ныне известному как Летчиское озеро.
“Insterburger Brief” апрель 1962
Наше Мельничное Озеро (UNSER MÜHLENTEICH)
Из окна нашего дома открывался великолепный вид. Взору представали ивовые сады, средь которых паслась черно-белая корова. Иногда она лежала, лениво пережевывая сочную траву. Только ее хвост находился в постоянном движении, отгоняя назойливых мух. Картина мира и покоя. Из-за небольшого холма, в долине речушки Чернуппе, выглядывала крыша Кустарниковой мельницы, перед которой расстилалась широкая гладь Мельничного озера, в чьих водах отражался синий небосвод, а вдоль горизонта высился темный Городской лес.
Этот вид, вновь и вновь, манил к долгим прогулкам вдоль озера Кустарниковой Мельницы (Strauhmühlenteich), нашего “Мельничного” озера. От нас было совсем недалеко до его берега. Сделав несколько шагов, я оказывалась на другой стороне улицы, проходила мимо соседского сада и по двух узким бревнам пересекала небольшой ручей. Затем я шла через картофельное поле, которое бело очень красиво, особенно во время цветения. Дорога приводила меня прямо к Кустарниковой мельнице. С одной ее стороны все еще можно было видеть большое водяное колесо. Тем не менее, оно давно не работало. Мельница более не приводилась в действие силой воды.
С плотины, сооруженной из грубых валунов, можно было лицезреть Мельничное озеро, выглядевшее столь безобидно. Но каждый год оно собирало урожай своих жертв. Люди, а особенно дети, либо тонули, либо проваливались, катаясь на коньках, под лед, и гибли. И это не говоря уже о тех, кто устав от жизни, вновь и вновь искал смерти в водах озера. Старики говаривали, что в полночь, на берегу Мельничного озера собирались неупокоенные души тех, кто добровольно уходил из жизни.
Мельничное озеро не всегда бывало спокойным. В ветреные дни на нем поднимаются даже небольшие пенные буруны. Большей же частью было безветренно и особенно вечером оно представало кристально чистым и спокойным, а высокие деревья, недалеко от дамбы, бросали длинные тени на его поверхность.
Прогулка по променаду до Янзонсруэ (Janzonsruh, после 1945 г. поселок Ярки. Прим. переводчика) была чудесной. Променад вокруг Мельничного озера был построен в период массовой безработицы после Первой мировой войны. Также были построены красивые деревянные мостики над многочисленными канавами и протоками озера и установлены скамейки для отдыха. Таким образом можно было спокойно дойти до Янзонсруэ, где тенистый сад приглашал к отдыху. Кроме того там подавали отличный кофе и вкусные пироги.
Перейдя через Бродлаукерское (Brödlauker) шоссе у Янзонсруэ мы вскоре попадали на узкую тропку, ведшую мимо сосен к Кессельскому лугу. Это была прекрасная маленькая долина, окруженная высокими соснами. Посреди нее и находился большой Кессельский луг, через который протекал небольшой ручей. По его краям стояли столы и скамейки. По воскресеньям разбивались палатки. Красивые качели были установлены между лиственными деревьями. На них можно было раскачаться до самых крон.
Очень часто мы совершали вместе с классом прогулки в эту замечательную долину. И по сей день я вспоминаю о Кессельском луге, о том как мы собирались вокруг нашего учителя пения, и пели:
“На самом прекрасном лугу, мой дом…”
Автор Maria Gossing-Broschart
В другом номере журнала (март-апрель 1985), на его задней обложке, можно почерпнуть краткую информацию о Кустарниковой мельнице.
Кустарниковая Мельница (DIE STRAUCHMÜHLE)
“Insterburger Brief” ноябрь-декабрь 1987
В магазинах колониальных и хозяйственных товаров царил...
ОСОБЕННЫЙ АРОМАТ (Ein ganz besonderer Duft)
Это был очень знакомый запах... но чего именно? Ответить на этот вопрос крайне сложно. Это была смесь особого вида. Так пахли все магазины колониальных и хозяйственных товаров того времени. В центре города — как сказали бы сейчас «сити» - за исключением двух-трех магазинов не было других заведений торговавших колониальными и хозяйственными товарами, да и те именовались магазинами деликатесов или гастрономами. В нашем же магазине, а именно у Августа Стокманна, на Цигельштрассе 10, «пахло» неповторимо. Слева от входа стояла корзина с кнутами, за ней висели веревки для телят, цепи для коров, недоуздки, просмоленные канаты и многое другое. Рядом стояла железная бочка полная керосина, на которой был установлен ручной насос с измерительной шкалой. Большие бочки с сельдью и кислой капустой (как тогда говорили «квашенной капустой») значительно обогащали общий аромат. Сегодня уже невозможно представить себе подобное расположение товаров. На прилавке (в то время его называли Tonbank) стояли большие стеклянные банки с конфетами в пестрой обертке. В многочисленных ящиках за прилавками хранился различный сыпучий товар. При покупке он расфасовывался в мешки и взвешивался на весах. При магазине находился буфет, чей вход был со двора.
Август Стокманн был не единственным, кто держал подобное дело на Цигельштрассе. Примерно в ста метрах от него, на другой стороне улицы, Эдуард Круска владел своим магазином колониальных и хозяйственных товаров, а на углу Кенигсбергерштрассе торговал Рихард Фальтин (позднее его преемником стал Н. А. Кох). На правой стороне улицы, напротив баптистской церкви, можно было видеть четвертый продовольственный магазин у которого, как и у трех других, был свой постоялый двор. Это позволяло крестьянам размещать там свои телеги и лошадей, поскольку в те времена они приезжали в Инстербург на несколько дней. Эпоха, в которую крестьяне приезжали в город на многосильных звездных автомобилях (т. е. Мерседесах) еще не наступила, а Великая война была еще впереди. После ее ужасного окончания ни один крестьянин в нашем краю более не владел собственной землей.
“Insterburger Brief” июль-август 1991
Инстербург спустя 45 лет. (Insterburg nach 45 Jahren)
Сегодня я хочу поговорить о своей поездке в Инстербург. Да, я побывал дома. Но как он выглядит? Печально, печально!
От Георгенбурга, что на севере, по мосту через Инстер и Прегель (?), все осталось прежним. Театрштрассе (ул. Л.Толстого) совершенно изменилась. Старый замок стоит в руинах, Замковый пруд весь замусорен. Дальше следует Альтер Маркт (пл. Ленина). Здесь нет ни одного дома, ни магазина. Лютеркирха отсутствует, школа Йордана тоже. Исчезло все, большое пустое пространство. У въезда на Кенигсбергерштрассе (ул. Калининградская в районе ТЦ "Вестер") стоит памятник Ленину с многочисленными флагштоками по обеим сторонам. Гинденбургштрассе (ул. Ленина) едва узнаваема. Новые здания, кирпичи из кирпича, серые и бесцветные, чередуются со старыми домами, которые уже обветшали и разрушаются. Мостовая — наша беговая дорожка — все еще существует, но как она выглядит? Никаких магазинов с красивыми вывесками. Напротив дома Волленшлагера, газетной редакции (ныне гостиница «Кочар»., прим. переводчика), все пусто. Финансовое управление и Католическая кирха на месте. Таким образом я иду на вокзал. В мыслях я частично в прошлом, мои же глаза видят настоящее, мои ноги ступают по старым знакомым камням. Где я? В Инстербурге или Черняховске? Вокзал находится где и прежде, но весь какой-то другой. По крайней мере полностью поменялся его фасад. На высоком постаменте, между Гинденбургштрассе (ул. Ленина) и вокзалом, стоит большой памятник. Черняховский взирает на город, который был нашим Инстербургом. Долго я смотрел на этот монумент. Красивый мужчина размером с поезд. По его приказу город стал таким. Сам вокзал похож, но другой и очень, очень грязный. Из туалетов плохо пахнет, на полу мусор. Люди, которые там задерживаются в ожидании поезда, одеты в серую одежду. При них багаж из старых сумок из картона, бумаги и полиэтиленовых пакетов. Вот я уже стою на платформе. Железнодорожные пути не изменились. Лестница и подземный переход тоже. Долго я стоял и смотрел в сторону Кенигсберга. Отсюда, с этой платформы я уехал в 1945 году и с тех пор не возвращался! До сего дня, в июле 1990 года. Таким образом мои мысли вращаются вокруг прошлого и пережитого. Вокруг людей, которых я знал, с кем жил и работал. Где они теперь?
Время поджимало и я пошел дальше. По Вильгельмштрассе (ул. Пионерская) мимо школы Домоводства (Гимназия №2) и Реформаторской кирхи, к почте. Здание почты стоит, однако иначе используется (ныне баня). Нынешняя почта располагается в средней школе Фриды Юнг. Напротив стоит здание Райффайзен-банка. Оно сохранилось, но пустует. Выглядит почти как раньше, только облупилось и серое, как и все вокруг. Я уже хотел было войти, но не решился. Не хотелось привлекать к себе внимание или того хуже. Форхештрассе (ул. Калинина) вместе со зданиями Городского совета, Муниципалитета, и ресторана «Ратскеллер» все еще существует. Ульменплац получила новый сквер. Лестница в «Ратскеллер» сохранилась, вход же изменился, а само помещение используется, как и при нас, в качестве трактира или нечто подбного. Ливень прервал мое путешествие. Крыльцо на углу Форхе (ул. Калинина) и Вильгельмштрассе (ул. Пионерская) спасло меня. Я мирно постоял здесь с русскими, которые также укрывались от непогоды.
Затем я двинулся по Кенигсбергерштрассе придя к мосту через Замковый и Гавенский пруды. Мост показался мне не изменившимся, хотя не хватало ведущей в парк лестницы. На ее месте большая дыра и кусты. Посмотрев направо и налево наблюдаю лишь одичавшую местность. Старого Ландшафтного парка больше не существует; под мостом все еще частично наличествует плотина, но она естественно неисправна. Также отсутствуют дома на Кенигсбергерштрассе. Их место заняли простые серые новостройки. Районный суд прямо передо мной (более известный как "Гестапо"). Его легко узнать несмотря на небольшие изменения. Уходящая вправо Герихтштрассе (ул. Дачная) перегорожена большой свежей насыпью. По левую руку Цигельштрассе (ул. Победы), а прямо Зирштрассе (ул. Калининградская от моста в сторону Калининграда). Если бы я точно не знал, что это Зирштрассе, то не узнал бы ее. Мои глаза начинают искать какой-нибудь ориентир. Справа и слева простые однообразные новостройки. Ничего не напоминает о былом. С правой стороны я узнаю два старых дома. Уланенштрассе (ул. Чайковского) приводит меня к казармам, выглядящим без изменений. Покинув эту улицу, пытаюсь определить место, где стояли дома под номерами 9 и 10 по Зирштрассе (ул. Калининградская). Натыкаюсь на фасад нового здания. Немного дальше, примерно там, где стояли дома 17 или 20 проход, а точнее протоптанная дорожка ведущая к Шёнштрассе. Пытаюсь разыскать там что-то знакомое. Ничего! Последние дома на Шёнштрассе еще стоят. Также старые здания еще присутствуют на Георг-Фридрихштрассе и на Пульверштрассе (в районе переулков Победы). Я возвращаюсь на Зирштрассе. Грустный и разочарованный я иду по улице. Даже старый тротуар разобран и заменен на новый. Далее иду в направлении Кенигсберга. Тротуар заменен совсем недавно и по левой стороне посажены молодые деревца. Зирштрассе больше не существует, теперь здесь новая улица. По Цигельштрассе (ул. Победы) я пытаюсь добраться до Городского парка. Все перегорожено новостройками, земляными насыпями и заборами. Тейхгассе больше не существует. Меланктонкирха исчезла. На ее месте деревянный забор. Через щель я смог разглядеть остатки ее нижнего яруса. На его основании построено скучное здание. Пройдя напротив и наискосок я все же смог попасть в парк. По крайней мере там я нашел старую, известную мне дорогу. В парке ведется активное строительство, уже построена детская площадка. Укрепляется русло ручья из Мельничного пруда. В Гавенском пруду ведутся земляные работы. Там, где стоял клубный дом виднеется какая-то новостройка. В парке сохранились старые дорожки, но изменений много. Прямо передо мной высокая лестница, ведущая к Нойер маркт (пл. Театральная). Как прекрасно, что она все еще существует! Медленно поднимаюсь по кривым и косым ступенькам, но это все еще та самая лестница. Как часто я ходил по ней и все мне здесь знакомо. Оглядываясь вокруг многое узнаю. Маленький мостик, дорожка, ведущая к Цигельштрассе, и другие ориентиры. Конечно кое-что изменилось и здесь. Теперь я на Нойер Маркт. Общественный дом (ныне Дом Офицеров, прим. переводчика) слева, а прямо, как и прежде, площадь и крытый рынок. Лишь с правой стороны новые дома. Время было обеденное и людей на улице встречалось мало. К сожалению я не вошел в крытый рынок о чем сегодня очень сожалею. Но я еще хотел попасть на стадион. Водонапорная башня выглядит как и прежде. Овраги не изменились. Спортплощадка, это наш стадион. Вход несколько другой, а беговая дорожка заасфальтирована. Ресторан практически такой же. Немного другие, пожалуй, стали раздевалки и сидячие места. Теннисные корты исчезли, как и большие деревья слева от входа. Вокруг стадиона установлены перила и простые скамьи. Мои поиски театра под открытым небом не увенчались успехом. На поле шла игра в футбол. А сохранился ли бассейн? Я не осмелился подойти ближе и проверить. На месте театра под открытым небом я нашел одни лишь кусты, после чего сетчатый забор преградил мне дорогу. После 3-4 часов прогулки я постепенно утомился. Следующей моей целью должен был стать Арочный мост. Но сначала на автомобиле, я проехал вдоль Казерненштрассе (ул. гагарина) до Нового кладбища. Казармы выглядели неизменными, но я не обнаружил Нового кладбища и сада Камней. Вероятно я плохо искал. Более удачливыми оказались поиски Старого кладбища. Но как же там оказалось страшно. Все могилы были вскрыты и разграблены. Повсюду разбросаны кости. Дорожки заросли кустарником. Надгробных камней и оградок больше нет. Я сумел найти один кусочек надгробия с несколькими буквами, но имени было не разобрать. В кладбищенской часовне царило какое-то оживление, но явно не в христианских целях. Теперь мой путь лежал к Арочному мосту. Мне еще столько всего хотелось увидеть. У старого замка стоит фундамент конной статуи. Я вышел из машины и решил повнимательнее его рассмотреть. Надпись на нем разборчива, но могут ли местные жители ее прочитать? Они ведь знают только кириллицу. На Альтер Маркт (пл. Ленина), у въезда на Гинденбургштрассе (ул. Ленина), я снова покинул машину. Парковочных мест предостаточно, но на улице очень мало автомобилей. Троллейбусной линии более не существует. На том месте, где стояла Лютеркирха сохранились только арочные ворота, ведущие к лестнице и Арочному мосту. Он все еще существует! Как это здорово! Лестница и мост пострадали. Лестница перекошена, в выбоинах, так что нужно быть осторожным. Мост тоже пострадал, но он есть! Долго я стою на нем и вглядываюсь в воду, смотрю на береговую линию, и осматриваю окрестности. Здесь складывается ощущение, что время остановилось. Ангерапп течет тихо и безмятежно. Вода мне кажется более коричневой и грязной, но все остальное как прежде. Я перехожу по мосту на другую сторону. Протоптанная дорожка, как я теперь вспоминаю, всегда манила к прогулкам. Отсюда я могу лицезреть бывшую пивоварню. Здесь должны были быть садовые участки, но теперь я ничего не узнаю. Далее мой путь пролегает туда, где раньше было пляжное кафе. Теперь ничего этого нет. Проката лодок тоже нет. Вместо этого в нескольких местах с горы текут сточные воды. Я снова вижу стадион и поворачиваю назад. На обратном пути глаза ищут Лютеркирху. Напрасно, её место пусто. Справа от него возникло новое высотное здание, которое со стороны Прегельштрассе (ул. Прегельная) представляет собой весьма необычное зрелище. Я устал и опустошен. Тем не менее я задержался еще на некоторое время на Арочном мосту. Бросив прощальный взгляд я вернулся к машине и быстро уехал.
Из города, который был Инстербургом, который все еще остается Инстербургом или стал Черняховском. Большая печаль и разочарование постигли меня. Чего ты здесь хочешь, зачем ты приехал? Зачем отправился в дальний путь? Зачем беспокоился? Спустя несколько недель я снова еду! Я должен пройти еще множество дорог. Осталось еще немало улиц, мест, и много-много вещей, которые я хочу разыскать. Увидеть то, что еще не исчезло и то, что ушло.
Автор Marc Schneider
Как грустно это читать ... Я помню, как в 90-е в Черняховск начали приезжать немцы, как они утирали глаза платками, стоя возле Реформаторской Кирхи, старенькие дедушки и бабушки с фотоаппаратами...
Я бы очень хотел, (ну не знаток я немецких названий) чтобы после каждого немецкого названия в скобочках писали бы современное российское название.
Сколько хотите можно надувать губы - ах он не знает что такое Альтер Маркт, Кенигсбергерштрассе, Нойер маркт и т.д.
Но реально я половину не понял маршрута, по которому прогулялся Marc Schneider. А мои дети кроме Кенигсбергерштрассе, она же (Калининградская улица(, вообще ничего не поняли.
И это касается многих тем, постов, комментариев и т.п. Историчность вещь хорошая, но тогда, когда точно знаешь преёмственность.
Ведь сейчас никто не говорит ну, например "суоми" - есть Финляндия и сразу понятно о чём речь.
Так и здесь. Для истинных знатоков Инстербурга - эта и прочие статьи - наслаждение, а для сегодняшних Черняховцев, а их поверьте, подавляющее большинство, пытка и ломание мозга. Поэтому так мало откликов и обсуждений. Никто не хочет показать себя профаном. А лезть в справочники, изучать... Это интернет. Хочется быстро прочитать, понять, оценить и может быть ответить.
Мне стыдно, но это так. И это не только не моя точка зрения.
Что любопытно, так это то, что мне, в свою очередь, ничего не говорят современные названия улиц города. За время увлечения историей Инстербурга я четко зафиксировал в памяти немецкие названия и ориентируюсь исключительно по ним. Для того, чтобы помочь читателям понять о каком районе города идет речь в статье Марка Шнайдера мне пришлось открывать современную городскую карту и, сверяясь с ней, подписывать русские названия . Но это вполне нормально. Жители Черняховска смотрят на историю Инстербурга через призму именно Черняховска, а краеведы зачастую смотрят на Черняховск через призму Инстербурга. Так что никто не собирается надувать губы и задирать нос.
Но на будущее постараюсь комментировать в переводах "неудобные" места.
Спасибо. Ещё раз теперь уже с бОльшим удовольствием перечитал статью.
Большое спасибо за интересные переводы. Будет здорово если последует продолжение. На счёт улиц. Могу отсканировать и выложить список с названиями. Только сомневаюсь что он будет востребован.
Мы с вами уже побывали в гостях у Августа Стокманна на Цигельштрассе. Теперь, в продолжение темы, поговорим о самой этой улице.
"Insterburger Brief" 11/12 1987
Поскольку мы с вами находимся у Стокманна на Цигельштрассе (Кирпичная улица, ныне ул. Победы), то необходимо сообщить об этой улице, носящей столь скоромное имя, несколько больше.
Она действительно имела отношенние к кирпичам и вела к кирпичным заводам и складам на южной границе города.
По алфавиту она (долгое время) стояла последней в списке, но...
Не последней по своему значению.
Принимая во внимание экономические ресурсы и возможности своих жителей, можно с уверенностью заявить, что она была вполне самодостаточной! То есть, она могла существовать сама по себе, так как населявшие ее люди владели всеми необходимыми для этого профессиями. Там были продуктовые, булочные, и мясные магазины, портные, сапожники, бондари, токари, садовники, жестянщики, слесари и кузнецы, каретники, плотники, кожевники, маляры, и парикмахеры, и, не в последнюю очередь, пивовары. Да и в случае пожара, чего, к счастью не случалось, в наличие имелась хорошо снаряженная пожарная команда. Две кирхи — Меланктонкирха и Баптистская кирха, предоставляли жителям возможность заботиться о своем духовном благе.
Тем не менее, имея такой потенциал, улица была весьма скромной. В то время как другие улицы нашего города носили имена полководцев, поэтов, и других великих людей, она оставалась Кирпичной. Кроме того, это была одна из старейших улиц Инстербурга. Лишь в тридцатые годы, в списке улиц, она была потеснена с последнего места новыми Соппотерштрассе и Цитенвег.
Ее скромность выражалась в том, что она никогда не переименовывалась. А кто хотел жить на Кирпичной улице? Такое название мало кому могло польстить.
Но мы совершим краткое турне по этой искренне любимой своими жителями улице.
От Кенигсбергерштрассе (фактически от моста) отсчет начинался с левой стороны, с дома под номером 1. Сначала тут располагалась пивоварня Фроезе (Froese), затем магазин Колониальных и Хозяйственных товаров, а также конюшня Фалтина, а еще позже бакалейный магазин с акцентом на деликатесы Х.А.Коха.
Дом №2 принадлежал кожевнику Августу Дишнату. Между этими домами находился один из двух переулков (Teichgassen) круто спускавшихся к Гавенскому пруду, имевшему для кожевенного производства большое значение. Дом №3 принадлежал Иоганне Хёльцель, владевшей процветающим мукомольным производством. В доме №4 жила супружеская пара художников Мюллеров, державших небольшой канцелярский магазин. Фактически же хозяин дома по своей профессии был архитектором.
Следующий дом был известен в народе как «чернильница». Очень он был на неё похож: низкий дом с шатровой крышей, в середине которой дымила низкая труба. Он носил порядковый номер 5. Изначально это была «таможня у Кирпичных ворот». Вдоль деревянного забора его сада к Гавенскому пруду вел еще один крутой переулок.
Дом №6 на Кирпичной улице был многоэтажным жилым домом с двумя магазинами на первом этаже. Его заказчиком и владельцем был плотник Герман Шабловски, чье предприятие располагалось на Шёнштрассе (ныне не существует). В одним из магазинов он продавал свою продукцию, а другим владел парикмахер Вильгельм Разем.
Свой цех и магазин имел жестянщик Карл Шлеферайт в доме №7.
Следующим зданием (№8) владел мясник Отто Патабель.
Судебный пристав (?) Карл Пальке был собственником следующего дома (№9).
О доме №10 Стокманна уже говорилось (читайте пост №27). Следом за ним находился большой комплекс зданий, построенных в 1890 году под пивоварню Бруна и Фроезе, называвшейся также «Немецким Пивоваренным Заводом». В примыкающих к улице домах первоначально жили работники пивоварни. После произошедшего в 1917 году роспуска пивоварни, в которую также входил «Городской Пивоваренный Завод» на Беловштрассе, вместе с пивоварней Бернекера и Замковой пивоварней, в зданиях разместилась проволочная фабрика Малка, Хюта и Тура, а также Восточнопрусская колбасная фабрика.
На участке дома №13 пекарь Франц Хазенбайн держал процветающую кондитерскую, в которой можно было приобрести также и «обычные» хлебобулочные изделия. Здесь же находилась квартира пастора Фридриха Ратке. На дочери этого священника, Мие, кстати, женился второй сын Августа Стокманна, Эрих. Он был ландратом (государственным советником) Хйнриксвальде.
На следующем земельном участке, принадлежавшем баптистской общине, в 1896 году была торжественно открыта «Баптистская Кирха». Там же находилась и квартира её проповедника.
Оттилия Брюхерт, вдова, упоминается в качестве собственницы дома №15 в адресной книге, а Эльма Руддикейт владелицей дома №16.
Дом №17 был уже городской собственностью.
До этого места все земельные участки с их домами шли вдоль Гавенского пруда. Отсюда же начиналась Долина Стрелков или городской парк, раскинувшийся вплоть до конца улицы.
Сразу за домом №17 в долину круто спускалась дорожка. Примерно на середине от нее ответвлялась, скрытая в кустарнике, «Тропа Помолвленных». Другая, выложенная плитами дорожка, вела к склону позади Пожарной части и электростанции, доходя до мемориала «Германия». Отсюда вправо дорога непосредственно вела к перрону узкоколейной железной дороги, тогда как дорога прямо уводила к Кляйнбанштрассе и туннелю.
Но теперь мы уже проделали приличный путь по Кирпичной улице. Итак, идем назад, заметив при этом, что вышеупомянутые дорожки, ответвлявшиеся от Кирпичной улицы, сходились вокруг небольшой и примитивной детской площадки в Долине Стрелков.
К Кирпичной улице относились участки и дома вплоть до узкоколейной железной дороги. Дома 17а и 18 в основном были предназначены для членов пожарной дружины. За ними начинались рельсы узкоколейки и заканчивался район, известный как «Кирпичные ворота».
На другой стороне улицы, сразу за рельсами, ответвлялась дорога, которая первоначально была известна как «Черная Дорога», но потом получила официальное название Вальдхаузенерштрассе (3-й переулок Победы).
На Кирпичной улице стоял многоэтажный угловой дом (№18a), принадлежавший Ойгену Эйгену. На его первом этаже находился продуктовый магазин Поля Фельса.
Профессии жильцов следующих домов в адресных книгах того времени являют собой красочное лоскутное одеяло: от вдовы генерального инспектора городского управления, кандидата на должность машиниста паровоза, помощника стрелочника, преподавательницы игры на фортепиано, фройляйн (сразу несколько), множество вдов, мальчиков на побегушках, до вагоностроителей и пекарей. По всей видимости, в доме №21 был маленький магазинчик, принадлежавший Кати Йон, а в доме №23 художник Попилат имел свою мастерскую. Фрицу Аугустату, извозопромышленнику, принадлежал дом №24, тогда как вдова Амалия Аудирш была собственницей дома №25. Щеточник и фотограф, жившие в этих домах, дополняли профессиональную палитру жителей Кирпичной улицы. Мясник Швиббе держал здесь свое дело. Также в одном из этих домов был продуктовый магазин, что, к сожалению, не отражено в Адресной книге. Фриц Ридель, бизнесмен из Гросс Варкау (Шишкино), зарегистрирован в качестве владельца дома №26, а кузнец Пауль Норкус дома №27. В этих домах, с большим количеством учеников и подмастерьев, трудились колесник Литти, а также кузнец и каретник Герман Норкус. К ним можно отнести также маляра и лакировщика Синнекера. Эти три предприятия выпускали кареты всех видов, от простых рабочих телег, до элегантных ландо. За кузницей Норкуса начиналась Пульверштрассе (2-й переулок Победы).
На территории между Пульверштрассе и Георг-Фридрихштрассе (остаток улицы ныне именуется 1-й переулок Победы) в 1909-1911 годах была построена Меланктон-кирха. Она обошлась в 150000 марок и имела башню высотой 50 метров. Она была построена под руководством каменщика и плотника Остеррохта.
"Insterburger Brief", 3/4 1988
И снова...
Возлюбленная Кирпичная Улица
В «последнем» рождественском выпуске Писем из Инстербурга за 11/12-1987, на странице 203, основой для обсуждения улицы послужила главным образом Адресная книга за 1937 год. Помимо владельцев домов, в ней были перечислены их жители, с указанием их профессий. С самого начала было ясно, что старые жители улицы могут помнить множество более точных подробностей и деталей и это необходимо принять во внимание.
Жительница Кирпичной улицы Хильдегарда Вейсс-Насс, проживающая теперь в Целле, на Хостманнштрассе 22, к счастью, обратила внимание на некоторые спорные моменты, возникшие при исследовании этой улицы. Она пишет:
Дорогие читатели с Кирпичной улицы — В рождественском номере Писем из Инстербурга наша Кирпичная улица была описана весьма красиво и ярко. Из прошлого к нам вернулось множество имен мастеров и владельцев домов. В своих мыслях я прохожу от дома к дому и замечаю, что во время описания верхней части Кирпичной улицы возник пробел, в котором отсутствуют 4 дома. Поэтому сейчас я хотела бы прогуляться вниз по Кирпичной улице от углового дома у начала Вальдхаузенерштрассе (ранее Черная Дорога), в котором у Поля Фельса был свой бакалейный магазин, и пригласить с собой всех желающих.
От упомянутого углового дома начинался длинный сад, пролегавший позади дома №19. Этот не упомянутый участок с домом принадлежали слесарю Нойбауеру, у которого там же была своя мастерская. Его дочь была моей преподавательницей игры на фортепиано. Этот довольно большой участок вместе с садом тянулся почти вплоть до Пульверштрассе. Позже стекольщик Науманн, если я правильно помню его фамилию, также обзавелся там своей мастерской. Следующим по счету шел дом №20, в котором я родилась и выросла. Его владельцем был Адольф Насс. Сапожник Бершински держал здесь свою маленькую мастерскую. Мы , дети, всегда были в курсе событий и знали, когда сапожник показывал свой нос из мастерской. Тогда мы быстро бежали к нему и тот, кто успевал первым зачастую получал от него задание принести кожи из магазина Кройцберга. Плата за доставку составляла — диттхен! За это можно было и побегать. Чего только можно было купить за диттхен: 2 миндальных печенья в пекарне Хазенбейна, кусок торта или круглый леденец, 2 волшебных пакетика или, или, или... Но теперь я уже начинаю плутать в своих воспоминаниях...
Вернемся к дому №20, в котором когда-то также имелся маленький бакалейный магазинчик, чей владелец Адольф Насс впоследствии передал свое дело Эмилю Бандилле. После его ухода сюда переехал парикмахер Шабловски, а затем мастер Штернберг, занимавшийся пошивом одежды. В конце концов это помещение стало частной квартирой семьи Валлат. Во дворе тогда находилась слесарная мастерская Густава Крука, которую было видно с улицы. У столяра Эмиля Грасверма также был там свой цех. Мой брат Эвальд, кстати, учился у него столярному мастерству.
Следующий дом, пятиэтажный, нес номер 21. Внизу у него располагался мясной магазин. По моим сведениям его владельцем сначала был мясник Хюбнер, который, однако, впоследствии продал этот дом. У мясника Хюбнера была корова, а может и несколько коров — точнее я не знаю, поскольку я была тогда еще маленькой Маржелл. Но я еще помню, что каждый день носила его молоко, которое он продавал на кухне своей квартиры на четвертом этаже. Конечно я знаю и других инстербуржцев, живших по соседству в то время. Преемником Хюбнера стал мясник Густав Швиббе, который позднее переехал на несколько домов дальше. Мясник Сперлинг занял его место в доме №21. Они все делали великолепный колбасный суп и кровяную колбасу. Их вкус до сих пор чувствуется на моем языке. В те времена это была «пища бедняков». Но она была восхитительна! Когда Сперлинг переехал, помещение магазина занял парикмахер Шабловски, который до этого жил в доме №20. Он сочетался браком с Кати Грасверм, дочерью столяра.
В доме №21 располагался также магазин Кати Йон, который позднее перешел к Артуру Хорну.
Небольшой дом №22 примыкал к большому №21. У обоих домов был небольшой палисадник. В №22 жила моя подруга Кристель Альбрехт, чьи родители были владельцами дома.
Кто из жителей Кирпичной улицы не занл «Эллу», бедную сумасшедшую, которую называли «Оригиналом»? Будучи жестокими, равно как и все дети, мы притесняли эту несчастную до тех пор, пока не доводили ее до бешенства, после чего были вынуждены давать деру, дабы не получить взбучку — что было бы совершенно справедливым для нас наказанием.
В доме №23 жил художник Попилат, а внизу находился бакалейный магазин (как сегодня говорят — продовольственный) Эрнста Книшевски, в который вели несколько ступенек. Это было преуспевающее предприятие.
У этого дома был большой двор. Здесь шорник и обойщик Август Ацпадин имел свою мастерскую.
В доме №25 располагалась таверна, владельцем которой был Готтлиб Перкун. К этому периоду относится фотография.
Еще одну прогулку по Инстербургу нам предлагает совершить Лотарь Хинц. Для более полного понимания того, какими путями и тропинками он нас поведет, я набросал на старой карте Инстербурга его маршрут. Надеюсь, что рукописные стрелочки окажутся понятны всем Также постарался в тексте, в скобках, проставить современные названия улиц и прочее...
Спасибо, Stewart! Особенно за карту, так интереснее читать.
Может, когда нибудь появятся и сами фотографии, которые сделал в тот день Лотарь Хинц.
"Insterburger Brief", март/апрель 1985
Так я приехал в Инстербург (So kam ich nach Insterburg)
Наш земляк, Гельмут Шмидт, написал три интересных эссе для Писем из Инстербурга, а помимо них еще и о своих наблюдениях во время пожара в гимназии и своих переживаниях во время последних недель пребывания в Инстербурге поздней осенью 1944 года. Следуя хронологии событий мы хотим начать с доклада о его школьных годах в Инстербурге.
«Я родился и вырос в Киселькейме (Константиновка), по соседству с Неммерсдорфом, получившим свою печальную известность осенью 1944 года.
Мой отец был там кирпичником. Сам он приехал из района Бартенштайна, где его отец и дед также занимались изготовлением кирпича. Этим ремеслом занимался и брат моего отца, то есть мой дядя. Он был кирпичником в Каукерне (Загорьевка), около Стригенгрунда (Пелленинген, ныне Загорское) и я охотно вспоминаю о прекрасных выходных, которые проводил у него. Другой брат моего отца был кирпичником в Ной-Велау (Денисово), возле Велау (Знаменск). Все трое работали на различных кирпичных заводах Восточной Пруссии, в том числе в Ауловонене (Калиновка), Грюнхофе и Амалиенхофе (оба в черте города Черняховск). Их имена то и дело всплывают во время различных разговоров. В Таммау (Таммовишкен, ныне Тимофеевка) жили две моих кузины. В самом городе жили две тети, а точнее в построенном после 1 Мировой войны Шприндте, на улице, «у пруда». Все это связывало меня с городом и районом Инстербурга.
После того как я окончил начальную школу, родители решили отправить меня в Инстербург, для получения дальнейшего образования. Основная причина заключалась в том, что, во-первых моя матушка жила там некоторое время, а во-вторых тому способствовало относительно хорошее транспортное сообщение. От нашей станции Хохенфрид (Спирокельн, ныне часть села Столбовое, Озерского р-на) до Инстербурга было всего 25 километров, то есть полчаса езды.
Так я был определен в среднюю школу для мальчиков на Альбрехтштрассе, в Инстербурге. Это напомнило мне о том, что весь период своего обучения я заходил в школу через двор со стороны Луизенштрассе. Главный вход с Альбрехтштрассе в мое время был завален горами макулатуры, железного лома и вонючих костей, которые нам приходилось собирать.
Поскольку родители посчитали, что поездки поначалу будут слишком утомительны для меня, то они отправили меня на один год жить к тете в Шприндте.
Это тоже был не совсем идеальный вариант, так как поселок находился довольно далеко на городской окраине. Но я получил проездной на автобус, желтого цвета, размером с почтовую открытку и своей фотографией на нем. С ним я отныне мог ездить на автобусе от угла Питомника до Альтер Маркт. Позже, во времена хаоса конца войны, этот билет оказал мне неоценимую услугу, если не спас саму жизнь. Благодаря ему я смог убедить солдат красной армии, что являюсь еще подростком, а не солдатом, несмотря на свой рост в метр восемьдесят.
Для меня теперь наступило славное время. Моя тетя, у которой я жил, приютила у себя свою сестру, у которой не было детей. Мой дядя был солдатом. Тетя была служебнообязаной, как тогда говорили, и должна была вторую половину дня работать в газете на Кенигсбергерштрассе. Таким образом, я мог свободно гулять по городу, если школьные задания были выполнены, и, как я полагал, разведал каждый его уголок.
Сначала я неспешно изучил Георгенбург, находившийся в пределах видимости от Шприндта. Затем я побывал на другой стороне города и наблюдал с «Чертова моста» за передвижениями маневровых паровозов на товарной станции, а в другой раз побывал в Ведомстве по вопросам соцобеспечения (Фридрихштрассе 7, ныне ул. Театральная). Рядом с Иммельманнштрассе я, сквозь щель в заборе, разглядывал еврейское кладбище. В связи с этим мне вспомнилось, что я видел горожан-евреев подметавших улицы с желтыми звездами, нашитыми прямо на драгоценные меха. И я очень хорошо помню престарелую даму, державшую за руку ребенка с такой же звездой, покрывавшей всю его грудь. К сожалению, в Инстербурге такое тоже имело место.
Я излазил городской парк от «малого пруда» до Замкового. Особо охотно я гулял по спортивному парку в оврагах. Там всегда было на кого посмотреть: тенисисты, легкоатлеты, футболисты и гандболисты. За состязаниями я наблюдал из крон деревьев, поскольку у меня недоставало карманных денег для покупки входного билета.
Больше всего хотелось осмотреть Старый замок на Театрштрассе (ул. Л.Толстого). К сожалению, у меня это не получилось, так как там был размещен лагерь для военнопленных. Поэтому я так и не решился проникнуть в замковый двор.
Путешествия к Ангерапп привели меня к газовому заводу, плотине и порту. Если наш школьный день заканчивался раньше обычного, то в базарные дни я бегал на крытый рынок и смотрел, чем торговали в его многочисленных киосках.
Я подолгу задерживался перед витринами. Особенно меня интересовали книги и чертежи по моделизму, а в предрождественские дни меня влекло в магазин игрушек Хейсера на Кенигсбергерштрассе.
То был прекрасный, богатый на события, год, проведенный мной в Инстербурге.
Школа не особо ограничивала меня. Я не был выдающимся учеником и всегда оставался середнячком. Какой-то крепкой школьной дружбы, к сожалению, не сложилось, да и жили мы слишком далеко друг от друга. Я запамятовал уже имена своих одноклассников, за исключением лишь некоторых. Одного из них звали Спиткат. Он жил в Прегельторе. В хорошую погоду мы вместе ходили домой. Случалось, что мы, балансируя, ходили по боковой каменной стенке Арочного моста.
Нашим классным руководителем на первом году обучения была госпожа Хоффман, а позднее госпожа Бусалла. Из учителей мне запомнились фамилии Кляйн и Хаасе, оба уже немолодые. Господин Хаасе был частенько довольно нервным - «Садись, ты болван — семь!» (Система оценки знаний в Германии шестибальная, причем единица это отлично, а шесть отвратительно. Соответственно, оценку семь можно приравнять к нулевому результату)
Биологию и географию у нас время от времени вел господин Симон (Симонейт?). Также у нас был учитель рисования и его, кажется, звали Сирс. Его царство располагалось наверху, рядом с актовым залом. У него мы строили модель Альтер Маркт из деревянных брусков с бумажными фасадами, склеили, в качестве классной работы, по 50 конвертов, а для школьной хроники я нарисовал пару картинок.
Летом 1942 года я знал город уже настолько хорошо, что мог подрабатывать экскурсоводом на каникулах. Случилось это следующим образом: Во время своих прогулок я часто проходил мимо Старого замка. На нем висела вывеска «Краеведческий Музей». Я бы с радостью посетил его, но, к сожалению, он был открыт только по воскресеньям. Я уговаривал свою матушку, пока она не позволила мне и моему брату отправиться в город в воскресенье (так как на выходные я уезжал домой). Вместе с нами были два мальчика из нашей деревни, которые никогда не были в городе и не ездили на поезде. Когда поезд тронулся, они оба неподвижно застыли сидя в купе и весь день находились под впечатлением от поездки.
Сначала я отвел их по Казерненштрассе (ул. Гагарина) в городской сад. Там мы осмотрели маленький зоопарк и аквариум, а также теплицу с экзотическими растениями. В оврагах мы сделали перерыв на поздний завтрак, съев припасенные из дома бутерброды. После этого отправились в Старый замок. Нам повезло, что музей оказался открыт. Около лестницы стояло чучело лошади в древней сбруе. На верхнем этаже нашему взору предстали предметы давно прошедшего времени. Когда я вспоминаю об этом сегодня, то понимаю, что тот визит в музей для меня оказался в своем роде ключевым. Теперь я не могу пройти просто так мимо какого-нибудь музея и не зайти в него. Конечно я не все их помню, поскольку за более чем сорок лет, минувших с тех самых пор, я их повидал по всей Европе огромное количество. И все же инстербургский музей до сих пор сохранился в моей памяти. Я вспоминаю высокие, светлые залы, занимавшие юго-восточный угол Старого замка и устаревшую по современным меркам расстановку экспонатов. Все было свалено в кучу. Там, на высоких стойках, стояли винтовки самых разных видов, висели красивые старые мундиры, в витринах выставлены находки, найденные во время раскопок каменного, бронзового и железного веков. Я все еще помню название деревеньки Норкиттен (ныне Междуречье), возле которой был обнаружен могильник бронзового века. Я дивился, разглядывая очень старое и изъеденное ржавчиной железное оружие, помещенное в отдельный стеклянный футляр.
Сегодня мы продолжим с вами читать воспоминания Гельмута Шмидта. Вначале я планировал поместить этот перевод в тему "Insterburg 1945", но потом решил, что здесь эта история будет более уместной, да и события, описанные в ней, относятся все же к 1944 году.
Одиссея 1944 (Odyssee 1944)
В начале июля 1944 года мы получили свои свидетельства и беспечно отправились, несмотря на приближение восточного фронта и успехи союзников во Франции и Италии, на летние каникулы. Никто тогда не подозревал, что наши прекрасные школьные дни закончились и мы более никогда не встретимся как класс.
Бедствия начались уже через несколько дней после начала каникул. Я получил от руководства Гитлерюгенда повестку, в которой мне приказывалось прибыть на следующий день с лопатой, одеялом, посудой и прочим в центр Гумбиннена для строительства укреплений.
Я был послушным и явился в назначенное время, после чего с товарищами был направлен в Литву для рытья окопов. Примерно через 14 дней советы предприняли новое наступление и мы были вынуждены бросить только что построенные позиции.
Когда Инстербург в конце июля пережил свой первый тяжелый авиа-налет я уже был дома у своих родителей. С безопасного расстояния мы наблюдали яркие вспышки от бомб и кроваво-красное зарево пожаров в городе. Мы видели яркие осветительные бомбы и маленькие облачка от взрывов зенитной артиллерии, выискивавшей своими прожекторами в небе вражеские самолеты.
Спустя несколько дней (мой отец тогда был также откомандирован на строительство укреплений) я снова должен был прибыть в Гумбиннен и на этот раз был отправлен в окрестности Растенбурга (Кентшин, Польша). Там, в Виндкейме (Виндикайм, Польша) и Реймсдорфе (Славково, Польша), неподалеку от «Волчьего Логова» (штаб-квартиры фюрера), мы возводили новые тыловые рубежи, изрыв все окрестные поля и луга своими окопами.
На конюшне Реймсдорфа я повстречал отряд ребят из Инстербургского Гитлерюгенда. Среди них был и мой одноклассник, которого, как мне кажется, звали Альбат или Адам.
Наше копание продолжалось до позднего октября. Ночи становились по настоящему холодными и зачастую по утрам нам приходилось разбивать лед на пруду за нашим хлевом, чтобы умыться.
А затем наступило 20 октября. В этот день Красная армия начала новое наступление, на несколько дней раньше ожидаемого. После утренней побудки мальчишек из округов Гольдап и Гумбиннен созвали вместе и объявили, что мы должны незамедлительно отправляться по домам и помогать своим матерям эвакуироваться. Наш отъезд был немного отсрочен и лишь во второй половине дня мы получили билеты и открепительные удостоверения.
Мы выехали из Растенбурга через Коршен (Корше, Польша) в Инстербург и прибыли туда поздно вечером.
Прибытие на вокзал стало для нас настоящим шоком.
Платформы, главный холл, коридоры и зал ожидания были переполнены людьми и багажом. При тусклом освещении невозможно было сделать и шага без того, чтобы не наткнуться на кого-нибудь или не споткнуться обо что-нибудь. Плакали дети, а матери пытались их утешать, тогда как другие спали на своих пожитках. Я пробился к одному железнодорожнику и спросил у него о следующем поезде в сторону Ангераппа (ныне Озерск). Его ответ был таким: «Мой дорогой мальчик, возможно завтра утром и будет поезд в этом направлении, но вероятнее всего его уже не будет никогда. Кто знает, как близко русские?!».
Эта информация меня не удовлетворила и я решил просто пройти 30 км пешком. Поискав, я нашел того, кто согласился составить мне компанию. Это был мальчишка, учившийся в Инстербурге, но не в моей школе. Я немного знал его. Он жил рядом с Содененом (Красноярское) и также возвращался со строительства укреплений.
Сначала мы отправились по дороге в сторону Гумбиннена. Было очень темно. Лишь на востоке, время от времени, небо озарялось всполохами и доносился гром, как при еще далекой грозе. Навстречу нам тянулись колонны беженцев. Прежде чем мы свернули с шоссе Инстербург-Гумбиннен в направлении Ангераппа, нам повезло: нас подобрал военный грузовик и подбросил до середины Карлсвальдерского (Бродлаукерского) леса. Оттуда мы продолжили свой путь пешком. Мой спутник покинул меня за несколько километров до Соденена. Он повернул налево после Улльрихсдорфа, поместья рядом с дорогой, и почти оказался дома.
Когда я проходил Соденен начинало светать и небо на востоке озарилось ясной полоской. Я свернул на гравиевую дорожку, ведущую в Неммерсдорф (Маяковское). Поначалу было довольно безлюдно. Затем я встретил крестьянина, несшего молоко с соседней молочной фермы. Это успокоило меня, так как если еще носят молоко, то Советы должно быть еще довольно далеко.
Но ситуация стала быстро меняться. Вначале это были только отдельные машины беженцев, затем их становилось все больше и больше и, наконец, нескончаемый поток убегающих людей повалил мне навстречу. Конные повозки, коляски, телеги, доверху нагруженные всевозможным добром, множество людей, преимущественно женщин с рюкзаками и детьми на руках, и лишь несколько престарелых мужчин.
Наконец я достиг полевой дороги, ответвлявшейся от основной улицы. По ней я планировал срезать свой путь. Через несколько сотен метров я оказался в полном одиночестве. Поднялся странный туман, окутавший меня с ног до головы. Он стелился по земле почти в человеческий рост, так что иногда можно было видеть небо. Страх стал подкрадываться ко мне. Я находился примерно в 2 км от дома и внезапно меня охватило сомнение. Должен ли я идти дальше или нет? Отчетливо стали слышна ружейная и пулеметная стрельба, а иногда и орудийные залпы.
Неожиданно до меня донесся грохот (возможно до этого он был поглощен туманом) гусеничной машины. Сначала я хотел бежать в поле, но оказалось уже слишком поздно.
Из тумана выполз страшно огромный танк.
Сердце мое почти остановилось. Прошло несколько ужасных секунд, прежде чем я понял, к собственному облегчению, что это был немецкий танк.
Колосс остановился.
Теперь я увидел сидевшую на нем группу солдат, с уставшими и измазанными грязью лицами, под стальными шлемами.
Сверху кто-то спросил меня, куда я иду. Я указал в направлении своей деревни. Голос (я решил, что это был командир танка) сказал, что здесь не мудро ходить в таком наряде (на мне была форма Гитлерюгенда со всеми знаками) и что в следующей деревне могут оказаться русские.
Отовсюду угрожающе щелкало.
Ко мне протянулась рука и затащила на танк.
Взревел двигатель и мы вернулись на дорогу, по которой я сюда пришел. Сначала мы двигались быстро, пока не нагнали колонну беженцев, после чего, опасаясь застрять, поехали, ломая палисадники, через поля и луга, придерживаясь дороги.
Неподалеку от Соденена мы повстречали немецких солдат. Это были первые военные встреченные мной тем утром, за исключением тех, с которыми я находился. Они принадлежали к танковой дивизии Герман Геринг.
В полном молчании, нагруженные пулеметами, минометами, фауст-патронами и ящиками с боеприпасами, они шли в сторону Неммерсдорфа.
Доехав до Соденена я соскочил со «своего» танка и скрылся, так как хотел оставаться независимым.
На площадях и улицах Соденена царил хаос. Там сошлись три потока беженцев, прибывающих из Неммерсдорфа, Инстербурга и Ангераппа. Все хотели пройти по единственной крутой улице деревни в западном направлении. Когда движение окончательно встало, солдаты взяли инициативу на себя и стали регулировать движение. Тем не менее, пробки продолжали образовываться. К примеру, домашний скот, который привязывали к машинам, попросту отказывался двигаться. Я до сих пор слышу скрип повозок, грохот ведер, привязанных к телегам, крики и щелканье кнутов возничих, коими они пытались торопить своих животных.
Я провел много времени на этом перекрестке, поскольку надеялся что-нибудь узнать о своей матери. Наконец я встретил человека, который сообщил мне, что мои родные отправились в сторону Норденбурга (Крылово) через Драхенберге (он же Калльнен, он же Ново-Гурьевское) и Брюдерхоф (он же Шревишкен, он же Малое Путятино).
В состоянии полной беспомощности я предпринял последнюю попытку найти свою семью и смело двинулся в сторону Ангераппа. Но дошел лишь до Кенигсгартена (Шматовка). Взирая на покинутую своими жителями деревню и пустую главную улицу, на которой поток беженцев полностью иссяк, мой проект стал казаться зловещим. Слишком странно было стоять перед, казалось бы, идеальной усадьбой, на которой все еще кудахтали куры, гоготали гуси и утки, паслись лошади и коровы, и знать, что владельцы их бежали. Любой, даже самый незначительный посторонний шум, пугал до глубины души.
У меня оставалось лишь одно желание — как можно быстрее уйти отсюда и вернуться в Инстербург.
Я снова вернулся в Соденен (это было уже третье мое посещение сей деревни за тот день). Между тем, улицы опустели и здесь. Больше не видно было многочисленных телег беженцев, которые еще час назад блокировали местные улицы.
Я пошел дальше в сторону Инстербурга.
Через несколько километров меня нагнала армейская колонна конных повозок. Военные предложили подвезти меня. Я залез на одну из телег и, несмотря на голод (а не ел я уже более 24 часов), вскоре заснул.
Незадолго до Инстербурга кучер разбудил меня и жестом приказал слезать. Это был так называемый «Хиви» в немецкой форме, с которым я не мог объясниться на немецком языке.
Я прошел оставшийся путь до города, пока не добрался до дороги, тянувшейся параллельно железнодорожной линии Инстербург-Тильзит, мимо Прусской площади, городского сада и трибун Конной арены, пересек Ангерапп около Люксенберга и вскоре оказался у тетей в Шприндте. К счастью, они все еще были дома, чему я был несказанно рад после своих скитаний.
Вскоре я заметил, что тут царит глубокая беспомощность и отчаяние. Мои тети не знали, что им делать. Они спорили об этом весь вечер 21 октября. Речь шла о том, должны ли они упаковывать чемоданы и уезжать на поезде или можно еще подождать.
Периодически завывала сирена воздушной тревоги. Где-то стреляли зенитки и падали бомбы. На следующее утро все было тихо и почти мирно, русских не было видно, а с фронта поступало крайне мало новостей, и поэтому мы немного успокоились.
Проходил день за днем и ощущение нормальности вернулось, хотя и нарушалось благодаря советским летчикам. К сожалению, нельзя было больше полагаться на вой сирен. Либо они поднимали тревогу, когда не было ни одного самолета, либо молчали, после чего неожиданно раздавалась стрельба зенитных пушек и начинали сыпаться бомбы.
Больше всего пришлось страдать моей 78-летней бабушке, которая тоже была с нами. Каждый раз, когда в небе появлялся самолет, мы шли вместе с ней, поскольку она не могла уже нормально ходить, через улицу в подвал соседнего дома, который был переоборудован в бомбоубежище.
Часто вслед за этим ничего не происходило и тогда она в своей неторопливой манере, на восточно-прусском диалекте, заявляла, что мы хотели просто над ней пошутить. В конце-концов она стала отказываться с нами ходить, пока однажды вечером, очень близко, за кирхой Шприндта, не упали бомбы, разрушившие несколько домов. С тех пор она всегда усердно ходила с нами, если мы просили ее об этом.
На второй день моего пребывания в Шприндте я отправился с тетей в город, чтобы получить на меня продовольственные карточки.
Департамент Продовольствия находился в крыле школы домоводства на Маркграфенплац. Там в свое время располагалась публичная библиотека и в школьные годы я часто брал там многие интересные книги.
Без лишних проволочек и бюрократии я получил свои карточки. Там я узнал об ужасных зверствах причиненных красноармейцами в отношении гражданского населения Неммерсдорфа 21 октября, когда я находился совсем недалеко оттуда, пытаясь добраться до дома.
В центре Инстербурга, в те дни, постоянно слышался стук молотков: владельцы фирм упаковывали свои товары. По секрету нам сказали, что еще несколько дней назад многое можно было купить без каких-либо карточек.
Улицы, тем временем, тоже очень преобразились. Повсюду в домах зияли огромные бреши, образованные осколочными и зажигательными бомбами.
Мы, как только могли, старались жить как обычно. Когда стало известно, что можно эвакуироваться при помощи Городского Совета, нас охватило некоторое беспокойство. К тому же многие из наших соседей уже отметились там и уехали «в Рейх», как тогда говорили.
Однажды, мои тети тоже отправились к городским властям и попросили переселить их. К этому моменту, насколько мне известно, все семьи улицы «у пруда» попросили об эвакуации, за исключением только одной, полагавшей, что русские ничего им не сделают.
Начались длительные сборы. Все ведра, корзины для белья, котелки, ящики и кадки были заполнены вещами. Одежду, белье и постельные принадлежности мы связали в толстенные тюки.
В начале ноября мы собрали свои вещи и отправились на вокзал.
Слева от здания вокзала, на запасном пути первой платформы, стояли вагоны, в которые и был помещен наш скарб. Наш поезд должен был покинуть Инстербург в полдень, однако, из-за отсутствия транспорта для подвоза вещей отбытие час за часом откладывалось. Во второй половине дня пришел представитель то ли железнодорожной миссии, то ли Красного креста или NSV (Национал-социалистическая народная благотворительность) и отправил нас в отель Дэссауэр Хоф. Таким образом, мы имели честь провести последние часы в этом городе, да и в самой Восточной Пруссии, в здании, которое в 1914 году обрело определенную известность в истории нашей страны. Когда мы после обеда, на котором подавали водянистый суп, вернулись на вокзал, наш поезд был готов к отправке и мы смогли сесть в него. Но прежде, чем он отъехал, появились несколько высокомерных паршивцев в форме Гитлерюгенда и начали выбрасывать из поезда всех юношей в возрасте от 14 до 18 лет. Я тоже должен был выйти, но мое открепительное удостоверение из Растенбурга оказало на них магическое воздействие, поскольку в нем указывалась причина моего отпуска: «Помощь родителям в эвакуации». После этого они оставили меня в покое.
Поздно вечером мы отбыли с вокзала.
Над нами давлело гнетущее чувство. Никто из нас не знал, куда нас везут и еще меньше, как долго мы будем отсутствовать. Таким образом, каждый из нас по своему прощался с городом. Мы ехали всю ночь через Алленштайн (Ольштын, Польша), Дойче Эйлау (Илава, Польша), пересекли Вислу у Торна (Торунь, Польша) и утром прибыли в Позен (Познань, Польша). Первую половину дня мы ехали без остановок, мимо Нидерлаузитца (Нижняя Лужица, Польша), Котбуса и Губена. Проведя в вагоне следующую ночь, мы прибыли в Плауэн, который являлся конечной станцией.
Нас разместили в местной школе. В классах мы расставили скамейки вдоль стен, одну на другую, а посередине насыпали солому. Это был наш приют на следующие несколько недель. Особая трудность заключалась в поиске багажа. Поскольку другие школы также были заняты инстербургскими беженцами, то вещи развезли по ним в случайном порядке. Впрочем, через некоторое время мы все нашли.
В начале декабря я поехал к своей матушке в Лихенов, возле Фридберга/Ноймарк. То, что я нашел ее так скоро, особая заслуга почты в Шприндте, которая исправно переправляла ее письма на новый адрес. Организация была налажена просто на отлично.
Как позднее выяснилось, я прибыл в Ноймарк от плохого к худшему, но это уже другая история. Мои тети и вместе с ними многие инстербуржцы были расселены по окрестным деревням, еще до того, как начались тяжелые бомбардировки.
Они остались в Саксонии, обретя там вторую родину.
Гельмут Шмидт.
Картинки из жизни, осколки прошлого... Продолжаем читать воспоминания инстербуржцев.
Insterburger Brief, 3/4 1987
Сначала газовщица, затем «Девушка Молния» (Erst Gasableserin, dann "Blitzmädchen")
Наша инстербурженка Фрида Мориц рассказывает о своей службе во время войны. Легкомысленное прозвище «Девушка Молния» ни в коем случае не является уничижительным, что следует подеркнуть особо. Все, кто воевал солдатом на переднем крае, знают, что их официальное наименование было «помощницы связи». Их служба была не менее опасной, чем у медсестер во фронтовых госпиталях и дивизионных медпунктах. Их труду и храбрости, особенно на заключительном этапе войны, многие обязаны жизнью.
Наша инстербурженка пишет:
«В начале войны я стала служебнообязаной в качестве газовщицы при коммунальном хозяйстве Инстербурга. Через несколько недель, под руководством другого работника, я должна была начать считывать показания электрических и газовых счетчиков. За день я посещала 100 клиентов. Для этого имелись соответствующие книги с их адресами. В качестве необходимого «снаряжения» мне выдали форменное пальто, сумочку и карманный фонарик. Считывание показаний было тогда не столь удобным занятием как сегодня. Счетчики, как правило, были установлены довольно высоко и я зачастую нуждалась в табуретке, чтобы разглядеть цифры на их табло. В этой роли я проработала год. Поскольку у меня имелись водительские права, то мне предложили стать водителем троллейбуса, но я не осмелилась пойти на эту работу и отказалась.
Из-за того, что все мои братья находились на фронте я не хотела уезжать далеко от дома. Вследствие этого я стала учиться на помощницу связи. Обучение на авиабазе Девау (Кенигсберг) продолжалось полгода. Только тогда, когда мы сами смогли «поймать» советские радио-переговоры, наше образование завершилось.
Моя служба в качестве радистки началась на метеостанции Инстербурга. Униформу нам не выдали и потому я могла есть и спать дома. Работа была непростой: 70 часов в неделю посменно, постоянно в пищащих наушниках, из-за чего я стала страдать нарушением слуха. Но все таки работа меня удовлетворяла, так как я знала, что могла спасти чьи-то жизни на фронте.
Ближе к концу войны к нам присоединились и другие помощницы. Они жили в казармах за пределами авиабазы.
К сожалению за нами закрепилась не особенно хорошая репутация. Нас зло обзывали «офицерскими подстилками». Из-за этого мы все очень страдали, поскольку у многих мужья и женихи находились на фронте. Конечно были и те, кто водил всякие шуры-муры, что случалось практически всюду, но я во всяком случае не могу сообщить ни об одном случае распутства.
Из соображений секретности мы должны были поменять свои имена. Никто не должен был знать, как нас зовут на самом деле. Моим позывным стала «Мия». Сводки погоды подшивались в папку с грифом Совершенно Секретно, сокращенно GKDos, за которую я расписывалась собственноручно, как и за шифровальную машинку.
Метеостанция, комната метеорологов, «Радио-баня» (по всей видимости такое прозвище радио-рубка получила из-за царившей в ней духоты. прим. переводчика) и шифровальное помещение располагались на краю взлетно-посадочной полосы. Из шифровальщиц, которые должны были шифровать и дешифровать исходящие и входящие сообщения, в моей памяти запечатлелись только имена Аннигхёфер и Ленгтат.
Осенью я была переведена в Гросс Шиманен, а затем в Сивиесен, около Лёвенхагена.
19 января 1945 года нас «эвакуировали» и мы оказались в Эберсвальде, неподалеку от Берлина. В конце концов мы очутились в Бишхофсверде, в чьих казармах обучались помощницы связи.
После войны измененные, вследствие маскировки, имена помешали поиску сослуживцев. Мне посчастливилось отыскать Шарлотту Тидке из Инстербурга. Сейчас она живет в ГДР. От нее я и получила фотографию того времени.
Когда-то, в марте прошлого года (пост № 8 данной темы), в статье посвященной садам и паркам Инстербурга, была упомянута фигура господина Макса Хаасе, ландшафтного архитектора. Сегодня вашему вниманию приводится перевод статьи из IB, касающейся фамилии Хаасе и ее роли в озеленении города, написанная братом упомянутого Макса Хаасе.
Приятного чтения
Insterburger Brief, 3/4 1975
Воспоминания о знаменитом инстербуржском хозяйстве
“ДЕКОРАТИВНОЕ И КОМПЛЕКСНОЕ САДОВОДСТВО ХААСЕ”
Старшее поколение инстербуржцев должно помнить “Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе”, располагавшееся в районе Гинденбургштрассе, там где эта улица пересекается с Луизенштрассе. Позднее на этом месте появился детский сад, а в доме на Гинденбургштрассе расположился гастроном Фрица Глота. Член семьи Хаасе, полковник в отставке Альфред Хаасе записал воспоминания, которые, несомненно, заинтересуют многих наших бывших соотечественников.
“В ‘Письмах из Инстербурга’, номер 11/12 за 1973 год, была статья под названием ‘Инстербуржская Луизенштрассе’, посвященная происхождению, ставшей ныне крупной, компании Фрица Глота, с фотографией дома. Фотография и текст пробудили очень яркие и одновременно грустные воспоминания о моей юности, т.к. это был дом моих родителей. В связи с этим хотелось бы кое-что рассказыть.
Мои родители поженились в 1875 году и приехали в Инстербург из окрестностей Тапиау. Они купили земельный участок на Банхофштрассе (так первоначально называлась (часть) Гинденбургштрассе), размером около 2,5 моргенов (примерно 1,5 гектара). Вначале они построили там небольшой питомник. Тогда же и назвали свое хозяйство “Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе”, а отец, Герман Хаасе, нарисовал большую вывеску над воротами со стороны Банхофштрассе. Дом, который фигурировал на вышеупомянутой фотографии, - но еще без большого магазина – был построен около 1879 года. В 1902 году он был расширен примерно на три метра в сторону Луизенштрассе. На садовой территории в течение нескольких лет были построены многочисленные теплые и холодные теплицы. В дальнейшем были возведены хозяйственные постройки для мастерской и отопительного котла, а также сарай для кокса. Было задействовано от 300 до 400 парников.
В те времена от восточной границы земельного участка до артиллерийских казарм (37-го полка) простирались луга принадлежавшие имению Штади-Грюнхоф на Гумбинненском шоссе. На рубеже столетий, где-то в 1904 году, начался настоящий “строительный бум” (как сказали бы сейчас). Большие жилые комплексы, такие как Порт-Артур, Луизен-, Вихерт-, Альберт-Штади-, Йорданштрассе и другие, стали расти как грибы после дождя. В это же время напротив казарм 37-го полка (тех самых, на ул. Тухачевского, которые почти ушли на кирпич. Прим. переводчика) был построен большой военный госпиталь (ныне инфекционная больница). Мой отец получил заказ на озеленение этого комплекса. Конечно для меня, мальчишки, это было сплошным удовольствием. Очень быстро была застроена территория и к востоку от нашего участка. В моей памяти сохранились воспоминания о большом пожаре, случившемся в средней части комплекса зданий Порт-Артур.
Но вернемся к садоводству. В большой теплой теплице, в которой поддерживалась тропическая атмосфера, мой отец вырастил пальмовый сад, который часто навещали все школьники во главе с преподавателями биологии. У веерообразных пальм, к примеру, лиственная крона достигала до 1 метра в диаметре. При температуре от 30 до 40 градусов Цельсия, господствовавшей в этой теплице, и при соответствующей влажности, трудно было находиться долгое время внутри. Часть пальм держали в горшках, которые периодически арендовались для украшения и особых случаев в Общественный дом (Дом Офицеров), отель “Королевский Двор”, различные лоджии или винный погребок "Под Виноградной Лозой” на Шприценштрассе.
Высокие жилые здания в северной части Луизенштрассе, а также на восточной стороне нашего участка в конечном счете приговорили наш солнечный сад к прозябанию в их тени, из за чего цветы и растения более не могли цвести в нем как прежде. Таким образом, после смерти моего отца в 1922 году, мои брат Макс и сестра Анна, будучи наследниками, продали дом и садовую территорию. Садоводческое хозяйство после этого было построено ими, в современной и эффективной форме, в Антонишкене, рядом с загородным рестораном Люксенберг, на обрывистом берегу Ангерапп (на стрельбище Стрелкового общества).
“Декоративное и Комплексное Садоводство Хаасе” с цветочным магазином в нижней части Гинденбургштрассе просуществовало до конца войны в 1945 году, вплоть до изгнания жителей Инстербурга.
Старшие инстербуржцы наверное помнят, что мой отец был талантливым резчиком по дереву, хобби, которому он посвящал часы своего досуга. Его рукам принадлежали прекрасные работы, такие как - в натуральную величину голова оленя, лани, собак, которые были выполнены весьма искусно. Я помню, что для того чтобы он смог ваять с натуры ему из императорского охотничьего парка Роминтен был доставлен 14 летний олень.
От всего этого остались лишь воспоминания.
Альфред Хаасе http://en.wikipedia.org/wiki/Alfred_Haase_%28officer%29
Попалась на удочку интересная статья, которая несомненно заинтересует любого краеведа. Свои примечания в статье делаю курсивом в скобках. Е.С.
Insterburger Brief, 11/12 1980
Из времен былых Инстербурга...
УЛИЦЫ "НОВОГО ГОРОДА"
Старшее поколение граждан Инстербурга по сей день называет район между железнодорожным вокзалом и Форхештрассе (ул. Калинина) "Новым городом" (или Нойштадт). Улицы в этом районе появились только после пуска железной дороги (1860). До тех пор единственная ведущая в направлении вокзала улица была просто продолжением Гольдаперштрассе (часть Гиндербургштрассе (ул. Ленина) от Альтер Маркт (пл. Ленина) до перекрестка с Форхештрассе (ул. Калинина)), известным как Гольдапер Шёненштрассе (улица Гольдапских Амбаров). За исключением госпиталя, в котором позднее разместилась финансовая служба (Finanzamt), там располагались одни лишь амбары. В 1860 году этой улице было присвоено название Банхофштрассе (часть Гинденбургштрассе от перекрестка с Форхештрассе до железнодорожного вокзала). Амбары уже не ремонтировались. Когда они окончательно ветшали, то их сносили, если к этому моменту они уже не уступили своего места новостройкам. До 1865 года там еще можно было видеть две вывески запрещавшие курение между амбарами.
Более поздняя Гартенштрассе (ул. Садовая от Театральной площади до ул. Железнодорожная) была известна в народе как "Амбары перед Свиными воротами". Пешеход мог пройти по ней только в сухую погоду. Осенью 1860 года был основан Новый Рынок (пл. Театральная, Neuer Markt) и в то же время улучшена дорога, получившая название Гартенштрассе.
В пространстве между Банхофштрассе и Гартенштрассе располагалось поле, принадлежавшее коммерсанту Боту. От Райтбанштрассе, позднее названной Форхештрассе, вела засаженная тополями дорога к так называемому полю Бота. Там, где впоследствии построили школу для девочек (ныне здание почты) располагался гостевой сад, который Бот сдал в аренду вдове Петов, и который долгое время на рубеже веков был единственным "изысканным" местом развлечения горожан, дорогим их сердцу.
Наследники Бота продали затем этот участок коммерсанту Раушнингу, который в свою очередь продал его городу для строительства школы для девочек. 25 мая 1871 года город приобрел этот сад вместе со строениями за 6500 талеров. В следующем году город купил остальное поле Бота вплоть до железной дороги за 20000 рейхсмарок и проложил по нему улицы, как это видно из следующего объявления:
Уведомление
Настоящим довести до всеобщего сведения, что мы присвоили новому району название Нойштадт (Новый город), а также заложенным и планируемым улицам на месте поля Бота следующие названия:
1) Улице от здания школы для девочек до вокзальной территории имя "Вильгельмштрассе"- "Wilhelmstrasse" (ул. Пионерская)
2) Второй, параллельной с ней, от задней части земельного участка Гимназии (ныне здание гор.администрации) до вокзальной территории имя "Альбрехтштрассе" - "Albrechtstrasse" (ул. Суворова)
3) Первой поперечной им улице на земельных участках Раушнинга и Шпигельберга и др. имя "Верейнштрассе" - "Vereinstrasse" (затем Корнштрассе, ныне Тольятти)
4) Второй поперечной им улице между участками Мора (Mohr)* и Панкритиуса (Pankritius) до Гартенштрассе имя "Дойчештрассе" - "Deutschestrasse" (ул. Крупской)
5) Открытому пространству за ними имя "Маркграфенплац" - "Markgrafenplatz" (там, где находится Реформаторская Кирха, она же Св. Михайловская церковь)
6) Третьей улице от этой площади и до Гартенштрассе имя "Маркграфенштрассе" - "Markgrafenstrasse" (ныне где стоит дом №2 пер. Суворова)
7) Четвертой улице от бывшего земельного участка Брёдерлова до участка Куллака имя "Луизенштрассе" - "Luisenstrasse" (ныне ул. Тельмана)
8) Пятой улице от бывшего земельного участка Келха до Гартенштрассе и оттуда до подземного путепровода (Туннеля) имя "Гумбиннерштрассе" - "Gumbinnerstrasse" (Гусевское шоссе с частью ул. Железнодорожная)
9) Подвозной дороге от Гартенштрассе через участки Катлуна и Штольценвальда до Туннеля термин "Туннельштрассе" - "Tunnelstrasse" (ул. Тоннельная), и наконец
10) В настоящее время строящейся дороге от пивоварни Бендикса до карьера Шмидтке имя "Фельдштрассе" - "Feldstrasse" (впоследствии Аугусташтрассе, ныне ул. Курчатова)
Инстербург, 29 октября 1874 года.
Магистрат
Вышеупомянутая "Верейнштрассе", как мы знаем, была позже наречена "Корнштрассе" в честь обер-бургомистра Корна. После Первой мировой войны Гольдапер- и Банхофштрассе получили общее название "Гинденбургштрассе", в то время как западная часть Гумбиннерштрассе стала именоваться "Людендорфштрассе". Фридрихштрассе (ул. Театральная) в 1874 году еще не была запланирована.
Когда в 1860 году была запущена железная дорога вокзал оказался довольно далеко от центра города, которым являлась Альтер Маркт. Хотя на Банхофштрассе помимо амбаров и госпиталя был постоялый двор для отдыха извозчиков под названием "Надежда" (Hoffnung), хозяева этой гостиницы оказались вынуждены приобрести лошадь и повозку для доставки своих постояльцев с поезда и на поезд. Если имелись свободные места в экипаже, то они подвозили и других пассажиров.
На этот "рыночный дефицит" - как мы сказали бы сегодня - обратил внимание наёмный рабочий Рейнхардт и в 1866году оперативно основал транспортную компанию, которая помимо прочего позволяла путешественникам выбираться на городские окраины. Несколько лет спустя он перекупил у гостиниц их экипажи. Но потребность в транспортных средствах всё еще не была должным образом удовлетворена и поэтому новый начальник почтового отделения Хенкис купил в 1874 году три экипажа, получившие место для стоянки на Альтер Маркт перед зданием ратуши. Тарифы на извоз регулировались предписанием полиции от 9 декабря 1874 года.
Помимо широких проезжих мостовых подумали также и о пешеходах. В 1874 году были заложены первые тротуары на Гольдаперштрассе, а также большей части Альтер Маркт. Город оплачивал одну треть стоимости их строительства, а две остальные трети оплачивали домовладельцы. Строительные работы велись очень живо и на распланированном поле Бота возникли прекрасные, засаженные деревьями, улицы Нового города.
Корн, кстати первый обер-бургомистр города Инстербург, препятствовал, посредством выкупа поля Бота и своевременной прокладке по нему улиц, потенциальной спекуляции земельными участками. Он заслуживает уважения еще и за то, что в "Новом городе" можно было жить просторно и удобно, и оставалось еще достаточно места для общественных зданий.
Автор: Вальтер Грюнерт
* Фамилия Мора была увековечена в названии углового дома на перекрестке Вильгельмштрассе-Дойчештрассе (Mohrsches Haus). К сожалению данное здание не сохранилось.
Огромное спасибо за данный материал! Очень познавательно!
Моя благодарность за добрые отзывы! Всегда приятно осознавать, что работа ведется не зря. Как я уже неоднократно отмечал, выбор статей для перевода произвольный, хотя в первую очередь обращают на себя внимание исторические очерки и воспоминания инстербуржцев, а также просто тех, кого занесло в этот дальний уголок Восточной Пруссии, и в коих отражается жизнь старого города во всех её проявлениях. Впрочем, подспудно хотелось бы еще каких-нибудь обсуждений или поисков, как это было когда-то. Но, что-то форум у нас в его историческо-краеведческом плане притих. Питаю надежду, что не навсегда. Вот такая вот инстербургщина
Ладно, завязываю, а то что-то на бубнеж потянуло
Стюарт, обязательно продолжайте, вас читают, особенно те кто раньше учавствовал в обсуждениях и поисках.
На обсуждаемось возможно повлияло то что уровень обсуждений поднялся. Буду говорить о себе. для иногороднего я достаточно хорошо знаю Черняховск и его историю (в том числе и благодаря форуму ), но для активного общения моих знаний уже не хватает, к тому же увы сейчас больше приходится читать про политику да и вообще выживать в этом мире. Кстати рассказы немцев о последних днях Инстербурга перед войной как-то заиграли новыми красками, увы звучат современно и я их сейчас очень хорошо понимаю. Последние дни ещё Инстербурга, вроде и всё как прежде, но фронт приближается и ничего нельзя изменить. Подвалы, рытьё окопов, эвакуация.
Буду надеятся что снова выкроится время для любимого дела и наберусь знаний для новых обсуждений, информации сейчас море (раньше бы столько) а вот руки всё это перелопатить не доходят.
Ну а пока что с удовольствием читаю то что ёщё обсуждается в теме и обещаю что как только буду готов, присоединюсь.
Вадим попросил - я удалил
Перепост есть в теме Украины
Insterburger Brief 1/2 1980
Воспоминания летчика об Инстербурге
Инстербургские “Штуки” (Stuka = Sturzkampfflugzeug — пикирующий бомбардировщик)
История Инстербурга неразрывно связана с воинскими частями. Такое количество казарм редко встретишь в других городах. Следующая небольшая статья посвящена 1 Кавалерийскому полку, занимавшему казармы в конце Казерненштрассе (ныне ул. Гагарина, перед мостом, по левую руку). В целом сама статья представляет из себя презентацию очередного тома книги, повествующей об истории данного полка. Поэтому я удалил из нее те абзацы, в которых содержится информация не имеющая отношения к самому полку. Дабы предотвратить некоторые возможные кривотолки относительно её содержания, хочу напомнить, что это всего лишь перевод, который не имеет под собой никакой политической подоплеки. Также напомню, что различные провокационные выпады в данной теме недопустимы.
IB, 3/4 1974
История полка... до его горького конца.
1 КАВАЛЕРИЙСКИЙ ПОЛК и 21 ПАНЦЕРГРЕНАДЕРСКИЙ ПОЛК
1 Кавалерийский полк инстербуржцы с полным правом могут называть «своим» полком, поскольку с момента его формирования он расквартировывался в нашем родном городе. Помимо этого он продолжал традиции двух инстербуржских кавалерийских полков — 12-го Уланского (известного в народе как «Инстерские казаки») и 9-го Конно-Егерского полка. Вследствие того, что кавалерийские подразделения не могли быть использованы должным образом в первой линии во время 2 Мировой войны, они были распущены. Наш инстербуржский 1 Кавалерийский полк был преобразован в 21-й Панцергренадерский полк (1942). С этого момента бывшие всадники больше не сидели в сёдлах своих лошадей, а передвигались на моторизованных средствах, которые могли быстро доставить их на поле боя — в трясинах советского бездорожья, взирая на застрявшие «лошадиные силы» автомобильных двигателей, они не раз вспоминали о своих четвероногих товарищах. Тем не менее, они сохранили, в знак признания их боевых заслуг на кавалерийском поприще, на своих погонах и петлицах золотистый кант. Их офицеры в звании капитана продолжали именоваться «ротмистрами», унтер-офицеры с темляком «вахмистрами», а боевые подразделения «эскадронами». Их тактическая эмблема «Прыгающий всадник» вскоре стала вызывать ужас у врага.
Праздники уже в самом разгаре, а посему срочно необходимо поднять всем настроение.
Героями данной статьи снова являются кавалеристы 1 Кавалерийского полка, но на этот раз они заставят нас улыбнуться
IB, 3/4 1974
БЕДНЫЕ ЛЮДИ... СМИРНО!
Полковник фон Рауххаупт в тридцатые годы служил в звании ротмистра командиром 3-го эскадрона 1 Кавалерийского полка в Инстербурге (3-й эскадрон был продолжателем традиций 12 Уланского полка — Инстерских казаков) и знавал множество забавных историй. Он рассказывал их на восточно-прусском диалекте. Когда его спросили, где он так отлично выучил наш родной диалект, будучи сам уроженцем Тюрингии, он усмехнулся: «Благодаря моим солдатам и моему гауптвахмистру Буттгерейту. Он, можно сказать, давал мне частные уроки восточно-прусского». Более того, последний зачастую играл главную роль в историях фон Рауххаупта. В свое время я попросил его поделиться своими Инстербуржскими воспоминаниями для «IB» или, хотя бы, записать их на пленку — он только что купил магнитофон и с его помощью экономил время для записи своих мыслей. К сожалению, не удалось ни то, ни другое. Смерть призвала его. Поэтому я постараюсь воспроизвести по памяти — насколько это возможно — один из его рассказов.
Общеизвестно, что продовольственное снабжение у инстербуржских кавалеристов было просто отменным. Причем настолько отменным и обильным, что они были не в состоянии полностью с ним справиться. Многое попросту отправлялось в мусорный бак. Это немало огорчало старшину третьего эскадрона. Он предложил своему непосредственному командиру — как раз ротмистру фон Рауххаупту — не выбрасывать излишки в мусорный бак, а раздавать их малоимущим, коих в городе было достаточно. Их определенно порадовал бы обед из кавалерийской столовой. Ротмистр Рауххаупт оценил инициативу своего старшины и разрешил ему устроить пробную акцию. Гауптвахмистр Буттгерейт связался со своими знакомыми в городе, чтобы те собрали бедных и отправили их днем к кавалерийским казармам. Естественно, что на территорию самой части дневальные их не допустили и они должны были ждать снаружи. Около полудня, вдоль казарменных стен вплоть до сторожевого поста, собралась толпа вполне прилично одетых граждан с кастрюлями и мисками. Пока всё шло нормально...
Как рассказывал фон Рауххаупт, это дело он полностью оставил на попечение старшины и лично им не занимался. Вскоре ничего не подозревавший о проявленной инициативе командир полка далеко не дружеским тоном поинтересовался, что за «стадо баранов» из гражданских лиц собралось перед сторожевым постом? Они дескать портят всякий вид и особенно непривлекательно это будет выглядеть, когда он — командир — будет там проходить. Ротмистр фон Рауххаупт объяснил ему причину народного скопления и пообещал исправить ситуацию. Он поведал старшине о неудовольствии командира гражданскими, скопившимися перед КП, и приказал ему восстановить среди них порядок, дабы снова не оскорбить начальствующий взор. Гауптвахмистр Буттгерейт воспринял приказ с безукоризненной точностью.
Ротмистр фон Рауххаупт считая, что порядок установлен, оказался немало удивлен, когда спустя короткое время был снова вызван к командиру, получив от него взбучку из-за гражданских. Согласно его словам, он никогда не видел командира настолько злым. Последний не дал произнести ротмистру и слова, после чего неприветливо отправил восвояси. Расследуя случившееся, фон Рауххаупт узнал о том, о чем не имел никакого понятия, но командир перед этим уверенно ему заявил, что злополучный приказ поступил именно от ротмистра.
Оказывается старшина Буттгерейт, будучи сильно раздосадован столь мелочным отношением командира полка, решил исполнить приказ своего непосредственного командира (ротмистра), а именно «Привести гражданскую толпу в порядок», буквально, а точнее персонально.
В обычное время — здесь можно было сверять часы — командир полка покинул казармы. Навстречу ему вышел дневальный, отрапортовал, и тут, внезапно, где-то в стороне — примерно от здания казармы третьего эскадрона — раздался командный голос: «Бедные люди... Смирно!... Для доклада командиру... Равнение направо!» К командиру быстрым шагом приближался гауптвахмистр. Подойдя к нему, он совершенно невозмутимо доложил: «Гауптвахмистр Буттгерейт докладывает, что десять (может больше или меньше) бедных людей для получения пищи построены!»
Командир считая, что его разыгрывают, небрежно отдал ему честь и не проронил ни слова... сберегая гораздо больше для ничего не подозревающего командира третьего эскадрона, поскольку предполагал, что это именно он режиссер данного спектакля. Ведь было известно, что фон Рауххаупт позволял себе некоторые отступления от своего чина. Он писал книги, коллекционировал военную униформу и организовал её выставку в своей казарме, вместе с детским хором учителя Гобата устроил рождественское представление для своего эскадрона в Эйхвальдерском лесу, а также поддерживал контакты с прессой. Но в данной истории фон Рауххаупт чувствовал себя абсолютно невиновным, хотя про себя и подумал, что на месте старшины поступил бы точно так же. Вернувшись в казарму, он в первую очередь устроил командирский нагоняй своему старшине и приказал ему впредь воздерживаться от подобных шуток. После того как все закончилось, они оба от души посмеялись над этой историей.
Это зеленый театр на Штадионе. А Тинг-платц - он и есть тинг-платц, и предназначалось место для его строительства на месте современной братской могилы на Спортивной улице. Но проект не осуществили ещё в середине 1930-х.
Все правильно - это открытый зеленый театр. Что-то совсем забывчив стал-)))
А теперь окунемся в воспоминания неподражаемой Шарлотты Кройцбергер о довоенном прошлом города.
Insterburger Brief, 3/4 1973
Insterburger Brief, 5/6 1972
БЕЛИЛЬНОЕ ПОЛЕ
Русская версия Invision Power Board (http://www.invisionboard.com)
© Invision Power Services (http://www.invisionpower.com)