Предисловие

В градостроительстве, а равно и в политике, Восточная Пруссия – аллювиальная земля: и короли тут были “в” Пруссии, и население собиралось с бору по сосенке, и города, и государства... все изобретались вовне и привносились сюда чуть ли не готовыми, становились родными. Эксперимент повторялся неоднократно, орденом, герцогом, королём, народным советом, и каждый раз – с нового, чистого листа: места тут такие, наверное?.. Оттого и геометрическая правильность – и лёгкая потустороннесть восточнопрусского очарования, обещание личных свобод – и жёсткий патернализм, что вошли здесь в плоть и кровь и почву, стали неотъемлемой частью этой земли.

Призванный Крушвицким договором (Kruschwitz, 1230 г., ныне Крушвица), Тевтонский орден вторгся в завислинский “Кульмский лен” и сразу же закрепился: на переправе был основан Торн (Thorn, городские права с 1231 г., ныне Торунь), за ним последовали Кульм (Kulm, 1232 г., ныне Хелмно), Реден (Rehden, 1234 г., ныне Радзынь-Хелминьски), Грауденц (Graudenz, 1234 г., ныне Грудзёндз) и Мариенвердер (Marienwerder, 1234 г., ныне Квидзын). За считаные годы на карте появились 97 городов и почти полторы тысячи деревень – откуда сие?
Разве не было полутысячелетие после переселения народов временем повсеместного усыхания городов до деревень, деревень до пустошей? Разве не насчитывала Германия не более 40 городов, считая таковыми и остатки римских поселений, в стенах “не по размеру”, и посады, и слободы при замках новых феодалов? В одном лишь рыцарстве, страждущем небесного Иерусалима и незадолго до того потерявшем Иерусалим земной, видавшем воочию градостроительство Востока, причина этой небывалой урбанизации? Европа, действительно, многое взяла у Азии, но и самоё крестовые походы сложно представить без рывка, произошедшего дома: с середины XII века германское село впервые за столетия накормило страну; перешло к трёхполью, стало вывозить урожай и специализироваться (прежде каждый был и швец и жнец). Ценою сытости стала свобода оружного поселенца, лишь отказавшись от неё он стал архитипичным немецким крестьянином: переход от внутрисемейной, внутридеревенской автономии к хуторянину-торговцу, с караваном ходившему на ближние и дальние ярмарки, обеспечивала вооружённая княжья рука. Перекроив с IX века прежние общинные поля, закрепив их за поселянами, князья не преминули и закрепить крестьян на них, взяв себе заботы об их мирном труде. Они же обеспечили первоначальный рост пахотных земель, направляя корчевание лесов.
Результат не заставил себя ждать: к 1050 г. население более чем удвоилось (до 5 миллионов), к 1200 г. - ещё раз удвоилось, росли и невостребованные в собственном хозяйстве избытки урожаев, превращались в товар. Появились ярмарки, а там и ярмарочные города при бродах или у замков, с произвольно проложенными улицами и округлыми палисадами. Города доросли до собственных своих старых стен и выплеснулись вовне.
Некоторая правильность и осмысленность планировки города появляется лишь после XI века, когда градоустроение переходит из рук торговцев, разбивающих шатры своего каравана где им сподручнее, в ведение церковных и светских князей. Формы упорядочиваются, возгоняются к некоему абсолюту: в тот момент таковым является уличный торг, протяжённая широкая улица-площадь, тянущаяся через весь город (Мюнхен). Из редкой забавы лиц духовных (Мюнхен не даром в гербе несёт монаха: до XIII века на три монастырских поселения приходилось по одному княжескому и купеческому) градостроительство превратилось в целую отрасль права, проектирования и даже дохода, королей, городских корпораций и частных предпринимателей. В Германии 16 миллионов было уже до 3000 городов, причём закладка большинства пришлось на уже упомянутый XIII век. Оттокар Богемский основал более шестидесяти: один из них сразу нарекли Кёнигсбергом.

Орденский город

К XIII веку Германия исчерпала внутренние резервы – распашки не прибавлялось, население же росло: где крестьянину руки приложить? Часть шла в города, часть поднимала целины и корчевала дубравы, но немало отправлялись “казачествовать”. Так “внутренняя колонизация” сменилась внешней, впервые с переселения народов немцы отправились за волей на восток, откуда ушли при переселении народов: в Магдебург и Бранденбург, Ангальт и Саксонию, Тюрингию и Силезию – и далее за Вислу. Именно в этот период мы сталкиваемся с профессиональным градостроением, начавшимся новыми, пусть пока ещё иррегулярными городами первой половины XII века, и оборванном на пике взлёта великой чумой 1348 г.

Первичную форму этого градостроительства, для краткости называемого ниже прусским или орденским, но характерного для всех новоприсоединённых земель, мы найдём в германской деревне: по сторонам просёлков немцы селились издавна. Стоит его уширить и застроить короткие стороны этого уширения, превратить улицу в площадь, и мы получим упрощённую форму знакомого нам прусского города, с характерным раздвоением дороги, оставляющим довольно места и для общественного выгона, пруда или торга – в центре, и для проезда – по сторонам. Следующим шагом – обособить рыночную площадь, разложить весь план города от этой площади исходя и уравнять размеры прежде различных по ширине проездов - и вот мы уже видим ортогональность, словно пришедшую из античности! Сходство наглядное, бьющее в глаза, и, между тем, ложное в сути своей; родство античного Милета или Тимгада с прусским Фридландом (Friedland, 1312–1335 гг., ныне Правдинск) не простирается далее прямого угла.

Грек наполняет отведённое пространство гипподамовой решёткой, единица его города – квартал, довления некиих главных улиц этот идеал не предусматривает. Римские колонии, напротив, строятся шеренгами, выпуская лишь некоторые квадраты под рынок или амфитеатр; их базовая величина – проспект. Искусственный город центральной Германии тоже таков, тоже начинается с улицы-хорды, но вовсе не прямолинейной - откуда ему эту ортогональность было бы знать? Античные города к XII веку утратили свою чистоту: идеальное следование римскому плану, к примеру, в Павии – вовсе не результат притягательности самой схемы расселения, сохранившей бы её от искажения, а результат планомерной расчистки, начавшейся в XIV веке. Более того, именно эти искажённые схемы, зауженные, перекрытые частными домовладельцами параллели, “средневековые” их дебри, результат ослабления помочей в поздней уже античности сам Данте считал подлинными, а современные ему новые города – беспочвенным отражением “новых денег”, отходом от преданий предков.

Орден, несомненно, был знаком с городами античности, равно знал он и города Востока, названиями своих прусских замков не раз и не два вспоминая о Святой земле (Торн/Торунь получил своё имя от Торона (Thoron), Кёнигсберг/Калининград – немецкий вариант "castrum regium", Нейгаузен/Морское – перевод «castrum novum»…), но было бы чрезвычайно просто видеть в его городах всего лишь следование античному идеалу или горнему Иерусалиму. Действительно, прообраз такой часто встречается в литературе и в городах, но городах самой разной геометрии – и в средневековом Киеве, “орденской” геометрии чуждом, и мекленбургском Пазевальке, геометрию приемлющем – но к ордену никак не относящемся. Да и можно было ли в те годы безоговорочно перенести монастырское в мирское? Не было бы такое – святотатством? Упрощенчеством и обмирщением? Слишком просто, так как за формальным сходством теряется смысловая нагрузка!

Люди иногда бывают одарены чувством эпического, которым обладает и prussak. Его взгляд основанн на достоверных фактах, но предпринята попытка почти легендарной интерепретации.
Приговор может быть плодом невежества или равнодушия. Будьте острожны!

Отлично написано А планировка "от площади" действительно повсеместно встречается в городах бывшей Восточной Пруссии. Обычно это рыночная площадь, возле нее обязательно кирха и улицы расходятся в разные стороны лучами.

это только начало, буду выкладывать по страничке в день
просьба ко всем: если найдёте что-то неясное, некие обрывы связности - сообщайте, у меня же глаз замыливается!

• Закладка города – осознанный акт, результат изрядного собственного, не книжного опыта городской жизни: город более не чуждое поселение, завоёванное прикочевавшими хаврами и херусками, город – не стихийное скопление у переправы или подошвы замка; город закладывали, чтобы создать именно город, а не что иное.
• Закладка города – проектировочный акт, признак высокого искусства, а не упадка геометрических способностей: кривую линию несложно провести, параллельные – совсем иное дело! Известно, сколько отмерить для участка мастерового, и сколько – для патриция, есть оценка трудо- и материалозатрат, готовность обеспечить их из подвластных земель, установить правила застройки и им следовать. Эпоха средневековья – период жесточайших, прокрустовых строительных уложений; впервые после римской античности устанавливаются градостроительные нормы и применяются на практике.
• Закладка города – владыческий акт: никакой “дух времени” не смог бы расставить города по стратегическим точкам и населить их столь единообразно, только сильная рука. Строительство сотен "правильных" городов в завоёванных землях мы находим и в испанской реконкисте, и в колонизации Америки; известен гарвичский “коллоквиум” Эдуарда I Плантагенета в 1297 г. по вопросу правильного расположения двадцати задуманных в Уэльсе городов.
• Закладка города – правовой акт. Жалованная грамота даровала привилегии: ярмарку, ремёсла, трактир, судейство, самоуправление, и самоё градскую вольность – “город делает свободным”, а село, соответственно, крепостным? Градообразование Восточной Пруссии немыслимо в отрыве от крестьянского вопроса. Орденскому государству разноправие городских и сельских жителей было вовсе не свойственно, крестьянский мир не заканчивается у городских стен, один и тот же воздух веет над ними.

“Орденские” города раскладывались по странам света, даже и в неудобных участках; в них храмостроение и градостроение шли рука об руку – но орденское государство, полувоенное-полумонашеское, ни в коем случае не являлось религиозно-абсолютистским; его архепископия находилась в Риге, и вела собственную политику, с орденской зачастую споря.
Города образуются вокруг рынков, а рынки занимаются свободностоящими ратушами (вернее сказать, архитектурная типология ратуш рождается из гостиного двора), известные отклонения от этого правила объясняются позднейшими перестройками, обычно барочного времени. Церкви не служили организующим элементом городского планирования, а наоборот, подстраивались под разложенную сетку улиц; церковные ворота зачастую ничем не отличались от ворот на двор какого-нибудь горожанина (как в кёнигсберской/калининградской замковой церкви, Burgkirche Königsberg). Храм, в иных городах символизировавший один из трёх “полюсов ” (феодал – свящённик – горожанин, каждый со своей правдой и своей площадью), здесь был храмом городским! Доходило до того, что церкви и вовсе не находилось места в решётке городских улиц, и, как это видно в Велау/Знаменске), церковный двор устраивался вне неё, в колене крепостной стены. Обычным было отнесение церковного двора во внешние углы крепости, зачастую прежде занимавшиеся орденскими замками. Верно, от этого их формальная близость: машикули на нефах, клуатры в комтурствах?

почему "легендарной"?



лучевая планировка - термин, используемый при радиальных схемах, причём в центре обычно стоял бы памятник или, как в версале, спальня короля. в прусских городах характерна "шахматность", где рынок - всего лишь поле на доске, а улицы - линии меж полей. чрезвычайно важно, что в углах площадей сходятся по паре улиц. ведь это весьма экономно, не разрывается фронт застройки, остаётся больше места для торга

фридланд/правдинск выглядел так:

Нажмите для просмотра прикрепленного файла

Ну как же? легендарной назовут потомки предисловие истории градостроения, в которой не упомянуто ни одним словом его коренное население - ну там судины, галинды, нотанги, надровы, барты, скаловиты, вармийцы...Естественно, что города строились не для них, но места расположения городов выбирались не случайно, а именно те, где они уже были обжиты племенами.

ниже я об этом тоже пишу. вот только градостроительное наследие калининградской области не простирается далее немецкого заселения: прусы оставили после себя точки заселения, но никак не схемы расселения, тем менее - планировочные схемы самих поселений. между тем, в германской страте область живёт и по сей день. и развилась эта страта не тут. о чём и пишу.

Уважаемый prussak, в предисловии несколько большое количество вопросов может сподвинуть оппонентов навязать вам ненужную полемику. Не лучше ли применить утвердительную форму?

Разве не насчитывала Германия не более 40 городов, ..

Тут могут вылесть как черт из коробочки некий приверженец теорий археолога и этнографа Марии Гимбутас, и широко размахивая, как мечом, книжныи трудом "Балты" впаривать идеи, что в 1400 году Тевтонский орден похвалялся тем, что захватил 54 города (возможно имеются в виду городища), 890 деревень и 19000 хуторов для новых колонистов.

подразумевалось, что 40 городов имелось в священной римской империи германской нации. позднее именно её я подразумеваю под "германией" или "метрополией", так как пруссия в германию не входила. наверное, для вящей понятности следует по крайней мере в этом месте объяснить, какую именно германию я имею в виду.

далее у меня будет и о том, что некоторым городам ордена предшествовали прусские городища. утверждать же наследование им было бы столь же ошибочно, как и трактовать петербург как наследник ниеншанца, пусть даже бывшие жители его и стали петербуржцами!

----

Всё же, градостроительными центрами церкви не становились и там. Общей схемой города XIV века был четвероугольник с двумя, позднее четырьма противолежащими воротами в середине каждого из прясел, с улицей, по прохождении ворот немедленно разделяемой на два параллельных проезда, на квартал отстоящих друг от друга, с рыночной площадью шириной в такой квартал, с проездами, отходящими от углов этой площади и следующими её периметру, оставляя середину незатронутой для беспрепятственного торга (отчего они и называются Кольцами, Ring). Лучшие образцы того мы найдём в Алленбурге (Allenburg, 1400 г., ныне Дружба), Нейденбурге (Neidenburg, 1381 г., ныне Нидзица), Браунсберге (Braunsberg, 1254 г., ныне Бранево) и Фридланде/Правдинске. Чрезвычайно изящное решение мы видим в Раутене (Raudten, 1209 г., ныне Рудна) на севере Силезии: дорога, пройдя ворота, образует немедленно площадь при южном фасаде стоящей здесь церкви, расходится вилкой на 50–60м, к паперти и к хорам и тем образует парный проезд к рынку (со стоящей средь него ратушей) и выходным воротам, у которых оба проезда сходятся. Показательно, что обе эти улицы были заужены домами, выдвинутыми на 5–6м в рынок, и тем его ещё чётче оформившими в плане: первоначальные торговые галереи, столь характерные до самой войны для городов Вармской епископии (Ermland), а прежде распространённые и по всей Восточной Пруссии, здесь не снесли, а поглотили домами. Следы подобного мы позднее увидим и на рыночной площади Гердауэна (Gerdauen, 1389 г., ныне Железнодорожный), северной стороной нарушавшей красную линию улицы; лишь шаг отделяет эти формы от французских образцов, вовсе застраивавших углы, превращавших рынок в правильный, ничем не нарушенный квадрат парижской пл. Вогезов. Дальнейшее развитие показывает Шиппенбайль (Schippenbeil, 1351 г., ныне Семпополь), где пара улиц последовательно проходит три площади. Наследником их в королевские времена стал трёхплощадной же Шталлупёнен (Stallupönen, 1722 г., ныне Нестеров).

Постепенную возгонку бесхитростной прихотливости к геометрическим идеалам городских стен мы находим по Германии уже в X веке; простейшую форму нам показывает Рохлиц на Мульде (Rochlitz), чей новгород конца XII века – одна единственная улица, протянувшаяся от замка до восточных ворот, с островками торговых рядов, ратуши и церкви: тюрингцы основали множество подобных ему по всей Силезии в начале XIII века. Перпендикулярным проездам отводилась роль служебных; такое сохранялось и позже, когда рост городов приводил ко трём и более параллельным улицам, как в Ландсберге-на-Варте (Landsberg an der Warthe, ныне Гомжув Велькопольский; там же и характерное разделение двух основных проездов сразу за западными воротами). Лишь к концу XIII века доминирование продольных улиц уступило место равноценности обеих планировочных направлений.

Регулярный город начинается рынком, и прочие меры, большие и малые, все выводятся из него. Законченность такой композиции позволяет следовать контурам ландшафта, но только до тех пределов, пока тот не станет препятствовать схеме: прусский детинец не станет из квадратного – трапецией или, как Кремль, треугольником. Многочисленность «квадратных» образцов на колонизируемом востоке объясняется тем, что на землях метрополии пространства к закладке новых городов к тому времени просто не оставалось, что города здесь уже получили свою законченную форму, а поля – своих крестьян. Здесь же средневековых Черёмушек, проектировавшихся не на месте и зачастую не полностью соответствовавших требованиям этого самого места было заложено достаточно, чтобы с течением веков именно они стали олицетворением “истинно прусского градостроительства”. При колонизации Прусссии прибегали и к радикально иным типам города, встречаются и радиально-дуговые, и вовсе бесформенные скопления – вернее же было бы счесть, что квадратная планировка соответствовала развитию градостроительной мысли этого столетия.

конечно, это самое крамольное утверждение, что вообще можно услышать, у меня и в мыслях не было такого, не что чтобы его произносить...
естественно, петербург - есть, пожалуй, результат самого волевого градостроения!

Встречается и её историческая предшественница, «любская» форма плана, во “внешнеторговых городах”. Первым из них стал Эльбинг (Elbing, 1246 г., ныне Эльблаг), заложенный в 1237 г. как торговое поселение у выхода из залива колонистами из Любека (Lübeck), мощнейшего и богатейшего города ганзейского союза, по любской же градостроительной схеме: длинным рынком с четырьмя-пятью перпендикулярными переулками, ведшими к причалам на реке. Его мы находим и в двух из трёх Кёнигсбергов, Альтштадте и Кнейпгофе, которые и в правовом отношении следовали Любеку (Лёбенихт основан по кульмскому праву). Любскими в ордене были:
• Браунсберг/Бранево
• Данциг (Danzig, 1224-1295 гг. по любскому праву, ныне Гданьск)
• Мемель (Memel, 1258 г., ныне Клайпеда)
• Фрауэнбург (Frauenburg, 1310 г., ныне Фромборк)
• Эльбинг/Эльблаг
Вне ордена любекцы основали или содействовали Гамбургу (Hamburg, 1188 г.) и Ростоку (Rostock, 1218 г.), Килю (Kiel, 1242 г.) и Грейфсвальду (Greifswald, 1250 г.), Ревелю (Reval, 1248 г., ныне Таллин) и Кракову (Krakau, 1257 г.), Риге (Riga, 1279–85 гг.) и Кольбергу (Kolberg, 1255 г., ныне Колобжег). Очевидно, что прямого соответствия городского плана и городского права не наблюдается, более того, что правовые основы легко преходят государственные границы. То же справедливо и для Кульма: было бы неверно утверждать, что только кульмское право было бы правовой основой ордена, как было бы неверным и мнение, что оно было его исключительной особенностью, незнакомой иным государствам: «квадратная» планировка находится и в нынешних Польше, Белоруссии и Литве (Антополь и Браслав, Брест и Волковыск, Лепель и Свирь. Здесь, однако, мы, напротив, имеем все основания говорить о воздействии принесённых орденом новых принципах, ведь до завоевания Пруссии подобных схем там не отмечено. Появившись без какой-либо подготовки в культурно чуждой среде, они не могли не породить встречающееся и в наши дни толкование, что вышеописанная градостроительная схема есть первичная, возникшая непосредственно из первобытного хаоса, или же развившаяся из разветвившейся проезжей дороги, сперва облепленной домами с одной, а затем с оставшейся стороны: регулярный город – осознанное произведение, а вовсе не проявление стихийных сил!

Показательно, что схемы эти применялись до некоторой степени вне связи с местностью: квадратные, то есть равнозначно-сторонние планировки мы находим и там, где география им вовсе не способствует. Для сохранения предзаданной схемы приходилось идти на значительные расходы: так, в вышеназванном Фридланде/Правдинске, перенос переправы в “запланированное” место вылился в ежегодное строительство нового моста, постоянно сносимого паводком, положение, навряд ли бы продержавшееся долго в “природном” городе. Иной пример – закладка города по идеальной схеме перекрёстка торговых путей ещё до того, как самые те пути появятся на карте, а оттого деградация, усыхание одной из таких осей, зарастание на годы впредь ведущих “в никуда” ворот.
Возможно, что такое жёсткое следование схемам было и видимым знаком нового, идущего на смену “неправильному” прусскому поселению, упоминаемому Жильбером де Лануа (Gilbert de Lannoy, 1386–1462 гг.) – продолжение градостроительных традиций покорённых народов было бы политически неверно. Следов подобного мы не находим нигде, пусть даже и не соглашаясь с немецкими довоенными исследователями, считавшими Пруссию до завоевания территорией бескультурной, невозделанной в градостроительном отношении: орденские города зачастую возникали на месте прусских селений, замков и памятных мест, тем более, что те обычно выгодно располагались в военном аспекте. Так возникли:
• Торн (Thorn, ныне Торунь)
• Кёнигсберг (Königsberg, ныне Калининград, прежде Твангсте)
• Балга (Balga, ныне Бальга)
• Цинтен (Zinten, ныне Корнево)
• Велау (Wehlau, ныне Знаменск, прежде Ветау или Ветало)
• Тильзит (Tilsit, ныне Советск, прежде Шалауэр или Шалвен)
• Тапиау (Tapiau, ныне Гвардейск, прежде Сугурби)
• Рагнит (Ragnit, ныне Неман)
• Лабиау (Labiau, ныне Полесск, прежде Лабегове)
• Крейцбург (Kreuzburg, ныне Славское)
• Хайлигенбайль (Heiligenbeil, ныне Мамоново, прежде Свентомест)
• Гердауэн (Gerdauen, ныне Железнодорожный, прежде Гирдав)
• Фридланд (Friedland, ныне Правдинск)
• Шиппенбайль (Schippenbeil, ныне Семпополь) и прочие.
В той же мере справедливо, что орден не задумываясь мог поступиться удобным бродом или гаванью, мог забросить их и перенести в совершенно неблагоустроенное место, обещавшее, однако, большие выгоды в военном отношении (Фридланд так наследовал Гросс-Вонсдорфу, Groß Wohnsdorf, ныне Курортное) – равным образом и о наследии градостроительной традиции пруссов не может быть и речи: орденские города если и перенимали их расположение, то только в линии стен, никогда не следуя трассировке застенных улиц.
Колониальные города испанской латинской Америки, равно как и восточнопрусские, аборигенов из своих пределов исключали, выделяя для них особые районы (Лима), позднее тем же отличались британцы (Дели). Отличие Восточной Пруссии – в количестве поселений и поселенцев, так что вскоре немцы стали здесь доминировать не только властно, но и численно. Двойных городов здесь либо не было вовсе, либо скоре не стало. Поселение, первоначально поставленное рядом с прусской деревней, вскоре стало единственным, так что и форма до-германского расселения не сохранилась. Западная Пруссия, с более сильной славянской популяцией, напротив, сохранила подобное разделение, пусть и из них невозможно вывести форму орденских деревень: вторичное заселение при Фридрихе II размыло их черты.

Если первоначально города часто возникали при замках, и планировочная их структура тем самым приобретала некий “уклон” в сторону владетельской резиденции, то с годами происходило раскрепощение градостроительного архетипа, вплоть до того, что города оставались не только без цитаделей, но и без гарнизонов. Постоянно дислоцированные соединения – изобретение более позднего времени, тогда как под орденские знамёна собирались лишь по призыву (зато изо всей Европы). От набегов литовцев или восстаний прусов защищаться приходилось лицам гражданским, чем и объясняются усиленные схемы городов-крепостей ордена: те проектировались так, чтобы даже и непрофессионал, сбежавший под защиту стен крестьянин-колонист мог бы их оборонить! Пруссак тех лет – вовсе не закованный в железо рыцарь, квадратность его кварталов – не отражение вседовлеющей страсти к порядку, а лишь попытка создать поселение с равнолёгким доступом ко всему оборонительному периметру.
Для приёма хуторян, сбежавших под защиту стен, в городской черте отводился целый пояс, свободный от застройки. Позднее там разбивались сады и огороды, также ставшие предметом гордости: шутка ли, и в Царьграде были такие же; гордились размахом, отличием от городов IX-XII века, затянутых тугими поясами стен, так что от нужды дома тянулись ввысь…Впрочем, размах и тут ограничивался палисадом, перенос стен, Кёнигсберг/Калининград исключая, не встречается вовсе. Оптимальным считался радиус в 250 м – тот же габарит, что у современных “соседств” или жилмассивов. Впору усомниться, только ли противодействие чрезмерному усилению градских собраний заставляло орден, буде какому-либо городу потребовалось бы расширение (в Кёнигсберге/Калининграде оно проводилось до десяти раз), закладывать у его стен следующий.
Впрочем, многим восточнопрусским городам этого задела хватило на несколько столетий.

Пожалуй, эта глава самая доходчивая!
Однако проясните для непосвященных, что такое "любская" форма плана?

иллюстраций тут нет, к тому же, это не глава, а лишь абзацы. сама глава - в 20 страниц, я в день выкладываю по странице. но вот вам схема эльбинга, "по любской же градостроительной схеме: длинным рынком с четырьмя-пятью перпендикулярными переулками, ведшими к причалам на реке" и, для сравнения с ним, карта кёнигсберга, где я также пометил длинный рынок с характерными переулками

Нажмите для просмотра прикрепленного файла

Нажмите для просмотра прикрепленного файла

похоже, что план города "задан" прямоугольным пространством, образованным прорытым каналом. Странно одно - почему канал не был скруглен? Отчего такая почтительная любовь к квадрату?

не понял вопроса
под "каналом" вы имеете в виду крепостной ров? он следовал стене, стена - структуре поселения, а про структуру я писал выше. зачем было бы ров скруглять? чтобы закруглённый участок стены было бы невозможно защитить? стена ведь строилась после, а не до строительства города, и следовала ему!

что же до "почтения ко квадрату": всё развитие градостроительства (да и много чего ещё) идёт от сложного природного хаоса, от энтропии - к порядку и геометрической простоте. соборные строительные ложи брали себе эмблемой пятиугольник, которого не создаст никакой кристалл, сегодня фантасты собираются под знаменем семигранной гайки. мне казалось, я об этом уже довольно написал... или этого всё ещё недостаточно?

все вопросы возникают из вашего же текста...
трудно понять логику строительства...
равнолегкий доступ к оборонительному периметру достигался скорее все, если форма города-крепости идеально бы приближалась бы к кругу, или к загругленной форме, разве не так?

логика строительства мною, кажется, подчёркивалась неоднократно: в начале была дорога или река. затем был рынок. затем дома, затем стена. вы, почему-то, видимо, считаете, что вначале была стена. возможно, это было бы объяснимо с точки зрения ранее высказанного вами мнения некоей исследовательницы, что тевтонский орден следовал городищам прусов. тогда, действительно, заняв некую точку, они находили бы сложившийся город, со стеной и всем прочим, и начинали бы в ней жить-поживать. вот только дело обстояло несколько не так.
во-первых, нам неизвестно, как были укреплены городища прусов и были ли они укреплены вовсе. сильной государственной власти у них не было, а крепость без такой не построишь. во-вторых, немцы ставили свои замки и укрепления не только в местах поселений, но и на капищах и т.д., которые заведомо не укреплялись. таким образом, преемственности формы мы не находим нигде, да и преемственность положения есть только относительная. но и преемственности содержания мы не найдём! - орден брал пруссию огнём и мечом и не завоёвывал местное население, а зачищал территорию для собственных колонистов. почти убеждён, что при этом от прусских городищ оставались груды головешек.
tabula rasa
на расчищенном месте орден начинал своё строительство. ставил плотины, копал рвы, подсыпал, где надо. менял, таким образом, сам ландшафт. и ставил свой город, для своих поселенцев. естественно, по своим традициям.
в округлом городе сложно, если не невозможно одновременно проложить достаточно коммуникаций - и обеспечить удобные к застройке участки. сделаешь много дорог - получишь затор в центре и участки как дольки пирога, треугольные. сделаешь мало - придётся бегать длиннейшие концы и, опять-таки, часть территорий застройке не будет подчиняться.
примером такой невозможности - нынешняя москва с её пробками

к тому же, круглую крепость невозможно обозреть со стены или с башни, так как изгиб самой крепостной стены скроет от защитников подкрадывающихся к ним нападающих. оттого стены крепостей обычно состоят из ломаных прямых, с башнями в точках сопряжения.

ой, не люблю я разговоры с точкой кипения....по мне лучше "лёгкая потустороннесть восточнопрусского очарования"....
но все- таки еще один вопрос на сегодня, разве Тильзит первоначально не имел треугольную планировку?

светлана, трудно сдержаться, если я открытым текстом пишу некое сообщение, а вы его нарочито не читаете. что ж, повторим.

начнём с цитаты: "При колонизации Прусссии прибегали и к радикально иным типам города, встречаются и радиально-дуговые, и вовсе бесформенные скопления – вернее же было бы счесть, что квадратная планировка соответствовала развитию градостроительной мысли этого столетия."

понятия "треугольная планировка" не существует. тильзит строился по радиальной, сходясь радиусами к замковой площади у моста. почему, спросите вы, разве он не орденский город? - нет, отвечу вам я! как так?
помотрите на год его основания. не на год основания замка, не на год основания посада у моста, а именно на год получения им городовых прав: 1552. а замок? - 1365. что это нам даёт?

так называемые "орденские" или "квадратные" города закладывались орденскими локаторами в 14 веке и сразу же получали и план и права и стены - единовременно. можно говорить о них как об осознанном и законченном произведении градостроительного искусства. кстати, применимо это не ко всем: тот же фишгаузен, хоть и получил права города в 1301, не имел описанной мною структуры. возможно, она утратилась при его многочисленных пожарах?..
в тильзите же - и в некоторых иных, скажем, в инстербурге - дело обстояло иначе. орден основывал замок или просто некое укрепление - и позволял возле него вырасти некоему посаду. этот посад, несамостоятельный в правовом отношении, рос вне градостроительных уложений ордена и рос "природно". природной же формой расселения является именно радиально-кольцевая. что мы и видим в тильзите. и в инстербурге тоже.
затем, гораздо позднее, в герцогские уже времена, поселения эти становятся полноправными городами. перепланировки не происходит, они сохраняют свои проезды, как сохранила их и москва ("большая деревня"). зато, если происходит расширение города, то и герцог, и король проводят его опять-таки прямоугольно, чему свидетелем всё тот же инстербург, где старый рынок был разделительной чертой: к западу до-городская, радиально-стягивающаяся к мосту застройка, а к востоку - прямоугольно нарезанные кварталы свежеполученного городского права. и ратуша тут встала очень к месту, именно на регулярной стороне! (я прекрасно помню, что тильзитская ратуша стояла иначе)

таким образом, тильзит, рагнит, инстербург и прочие, пусть даже и богатые орденской историей города, к периоду орденского градо-строения не относятся никак: они тогда городами не были. а оттого отнесены мною в самый конец этой главы.

Да все в принципе логично, стену ставили уже потом, когда было что огораживать

Первоначальные валы и палисады вскоре сменили стены, позднее и двойные (Браунсберг/Бранево, Прейсиш-Голланд/Пасленк, Нейденбург/Нидзица, Алленштейн/Ольштын). От природы неприступные стороны рек и болот (редкий прусский город обходился без них) не укреплялись, либо же обстраивались со значительным запозданием. Это приводило к градостроительным конфликтам формы и содержания, когда город орденского плана окружала стена гораздо более позднего века, с собственным своим очертанием. Таковы были:
• Алленбург/Дружба
• Алленштейн (Allenstein, 1348 г., ныне Ольштын)
• Бальденбург (Baldenburg, 1382 г., ныне Бялы бор)
• Бартенштейн (Bartenstein, 1332 г., ныне Бартошице)
• Бишофсбург (Bischofsburg, 1395 г., ныне Бискупец)
• Бишофсвердер (Bischofswerder, 1331 г., ныне Бискупец поморский)
• Бишофсштейн (Bischofstein, 1385 г., ныне Биштынек)
• Бютов (Bütow, 1346 г., ныне Бытув)
• Вартенбург (Wartenburg 1364 г., ныне Варчево)
• Велау (Wehlau, 1336 г., ныне Знаменск)
• Вормдитт (Wormditt, 1359 г., ныне Орнета)
• Гарнзе (Garnsee, 1334 г., ныне Гардея)
• Гейльсберг (Heilsberg, 1308 г., ныне Лидзбарк-Варминьски)
• Гердауэн/Железнодорожный
• Гильгенбург (Gilgenburg, 1326 г., ныне Дабровно)
• Гогенштейн (Hohenstein, 1359 г., ныне Ольштынек)
• Грауденц (Graudenz, 1234 г., ныне Грудзёндз)
• Данциг (Danzig, 1224 г. по любскому праву, 1295 г. по магдебургскому праву, 1343 г. по кульмскому праву, ныне Гданьск)
• Дейч-Эйлау (Deutsch Eylau, 1305 г., ныне Илава)
• Домнау (Domnau, 1400 г., ныне Домново)
• Дренгфурт (Drengfurt, 1405 г., ныне Сроково)
• Зальфельд (Saalfeld, 1305 г., ныне Залево)
• Зебург (Seeburg, 1338 г., ныне Езёраны)
• Зенсбург (Sensburg, 1444 г., ныне Мронгово)
• Зольдау (Soldau, 1344 г., ныне Дзялдово)
• Йоганнисбург (Johannisburg, 1451 г., ныне Пиш)
• Крейцбург (Kreuzburg, 1315 г., ныне Славское)
• Кристбург (Christburg, 1290 г., ныне Дзежгонь)
• Кульм/Хелмно
• Ландсберг (Landsberg, 1335 г., ныне Гурово-Илавецке)
• Лауэнбург (Lauenburg, 1341 г., ныне Лемборк)
• Либемюль (Liebemühl, 1334 г., ныне Миломлин)
• Мариенбург (Marienburg, 1276 г., ныне Мальборк)
• Мариенвердер/Квидзын
• Морунген (Mohrungen, 1327 г., ныне Моронг)
• Mюльгаузен (Mühlhausen, 1338 г., ныне Млинары)
• Нейденбург/Нидзица
• Норденбург (Nordenburg, 1405 г., ныне Крылово)
• Остероде (Osterode, 1329 г., ныне Оструда)
• Пассенгейм (Paßenheim, 1386 г., ныне Пасым)
• Прейсиш-Голланд (Preußisch Holland, 1297 г., ныне Пасленк)
• Растенбург (Rastenburg, 1357 г., ныне Кентшин)
• Рёсель (Rößel, 1337 г., ныне Решель)
• Ризенбург (Riesenburg, 1330 г., ныне Прабуты)
• Розенберг западнопрусский (Rosenberg, 1305 г., ныне Суш)
• Стум (Stuhm, 1416, ныне Штум)
• Торн/Торунь
• Фишгаузен (Fischhausen, 1305 г., ныне Приморск)
• Фрейштадт (Freystadt, 1331 г., ныне Кислице)
• Фридланд/Правдинск
• Хайлигенбайль (Heiligenbeil, 1301 г., ныне Мамоново)
• Цинтен (Zinten, 1313 г., ныне Корнево)
• Черск (Czersk, 1386 г.)
• Шиппенбайль/Семпополь
все основанные (или переоснованные) по кульмскому праву, единые в правовой основе их жалованных грамот, но различные в существенных деталях.

Статут Торна и Кульма 1233 г. (Kulmer Handfeste), вскоре распространённый на все города и земли ордена, обещал подлинный крестьянский рай: без выдачи, без крепости, без барщины (и даже с собственными рабами, пленными прусами, для которых и дальше действовало прусское либо польское право), с правом наследия или перепродажи – ты только паши.
Кульмские поместья бывали отдельно лежащими усадьбами, иногда и с собственными колонистами “второго порядка”; кульмскими деревнями, кульмскими кабаками и мельницами с полями при них. Кульмские колонисты должны были являться по зову ордена конно и оружно – в мирное же время платить малый оброк. Ранние “высококульмские” колонисты (hochkölmische) обладали правами, о которых в метрополии боялись бы и помыслить: собственным судом, правом пивоварения, рыбной ловли в общинных водах, охоты на мелкого и среднего зверя, сбора хвороста в казённых лесах, в исключительных случаях даже правом на собственную мельницу. Рай, да и только!
Как и изо всякого рая, и из этого можно было быть изгнанным: участки раздавались не в собственность, а в наследственное управление (Erbpacht), так что и после длительного житья на новом месте орден, герцог или курфюрст мог участок признать “неверно используемым” и изъять. Лишь в 1685 подобная практика в отношении кульмских поместий была отменена, но возродилась вскоре в колониях Фридриха II. Восточная Пруссия была близка утопиям Томаса Мора (регулярность, сильная невидимая власть, законченность, самодостаточность) – в той мере, как такие утопии только и могут быть осуществлены.
Города ордена закладывались сразу вдруг, мгновенно получая права, за которые другие города боролись столетия: здесь царило магдебургское право, от которого кульмское было производным.

Орденская земля была территорией "упрощённого феодализма": вместо многочленной цепи зависимостей (император – король – князь – рыцарь – подданный) здесь была лишь пара орден – колонист, что не преминуло отразиться на поселениях. Они возникали по высшей воле, по государственной потребности, в государственных, иначе – неестественных местах, ещё до того, как могла бы их породить земля: не она заселяла их, а они заселяли её – лишь после полного подавления всех восстаний начал орден закладывать деревни. В Западной Пруссии, занятой более мирно, деревни, напротив, предшествовали городам и предопределяли их формы – в Восточной Пруссии подобное отмечается лишь после секуляризации. Города расставляли по удобным для обороны местам: слияниям рек, стратегически важным судоходным руслам (проезжие дороги появлялись позже, и, таким образом, не предрешали расположение городов, а следовали уже сложившемуся), в засеке, за болотами. Позднее именно это предотвратило их взрывной рост и тем самым сохранило их ненарушеные схемы: после взрывного скачка в XIII веке здесь наступило долгое затишье, и города довольствовались формами, дарованными им "на вырост". В метрополии, напротив, города росли быстрее и неравномернее, реконструировались по новым модам и поветриям, и тем вскоре утратили облик, некогда и им присущий.

Город, не имевший при закладке иного обоснования, кроме фортификационного, город вне сетки дорог и торгового обмена, определяющим своим элементом не мог выбрать что либо, кроме крепостной стены – она одна дарила ему существование. Прусский город ценен не элементами своей застройки, взятые по одиночке, его дома банальны и скучны, они нуждаются в стяжке стены, чтобы суммарно лишь произвести некий эффект. В противном случае даже и прусский город, стены крепостной не имея, мгновенно теряет единообразие улиц, единый абрис мерных прежде кварталов идёт произвольной шириной – таковы Домнау/Домново и Прейсиш-Эйлау/Багратионовск – или даже возвращается к радиально-дуговой схеме расселения, как в Лабиау (Labiau, 1642 г., ныне Полесск). Даже кратковременное укрепление (в Норденбурге/Крылово стены срыли уже в конце XVII века) способно было задать долговременный импульс городу. На вере в подобную же целительную силу стен сегодня основывается проект спасения старой Гаваны путём строительства вкруг её новой стены (Lebbeus Woods, La Habana vieja, 1995).
Прикладные принципы становились самодовлеющими: так и в годы русско-прусского союза и династических браков Кёнигсберг/Калининград спасается за оборонительным поясом от России же – только чтобы вскоре по его возведении возопить о непомерных этим строительством вызванных налогах и об обременении городской жизни наличием лишь редких и узких ворот, пусть и искусно изукрашенных: Высокие ворота в Алленштейне/Ольштыне, Гейльсбергские ворота в Бартенштейне/Бартошице, Каменные и мельничные ворота в Велау/Знаменске, Рыночные ворота в Эльбинге/Эльблаге, ворота Ризенбурга/Прабуты. Особой отделки удостаивались только городские их стороны и лишь главные ворота, обращённые к Кёнигсбергу/Калининграду, удостаивались обоюдостороннего украшения.

Регулярный город Восточной Пруссии, единообразно возводившийся по всей провинции – агрогород, вооружённая деревня в 40–50 семей, с общинным выгоном и неотъемлимыми от городских домов полями вне крепостной стены. По площади эти последние вполне совпадали с наделами обычной деревни того же размера, во Фридланде их было 28 гуфов (kulmische Hufe, кульмский гуф, составлял 67 прусских моргенов и равнялся 17,3387 га), где каждому городскому владению отвечало “приусадебное хозяйство” в два моргена, “на вечное нераздельное владение”. Горожанам эти сады были вовсе не подсобным их занятием, а источником пропитания; лишь позднее выработались группы населения, жившие исключительно ремёслами.
Взаиморасположение городов, в 15-30 км друг от друга подразумевало, что крестьянин из самого отдалённого надела в один день мог доехать до городских ворот – и вернуться. Ехать же ему было за чем: “крестьянский” город был ремёсленным центром округи, здесь ставились орденские мельницы, обязательные к использованию, и не менее обязательные орденские пивоварни – своих подобных поселянам не дозволялось заводить. Также и ремёсленникам воспрещалось селиться по деревням - запрет, позднее повторённый Фридрихом II („Auf dem platten Lande werden anders keine Handwerker geduldet als Hufschmiede, Stell- und Rademacher, Zimmerleute, Schuhflicker, Leinweber, Schneider… und Höker“): рынок пусть и был первоосновой городской ткани, но город торгу не следовал, скорее, наоборот, был ему предшественником. Перпендикулярно перекрёщивающие улицы, отходившие от рыночной площади, служили лишь “чистым” целям, на них обращались главные фасады домов, они и только они получали имена. Для служебных нужд прокладывались особые безымянные переулки, соединявшиеся в собственную сеть, так же как и первая, чистая, ведшая к крепостной стене. Каждый участок получал парадный и чёрный подъезды, а потоки людей и повозок распределялись между ними. Первоначально система была трёхчленной, между фахверковыми домами оставлялись узкие проулки во избежание переброса пламени; они первыми застраивались при переходе к каменному строению. Почти все служебные проезды были утрачены с упадком ордена и его строительного надзора.
Ратуши посреди рынка обычно обстраивались торговыми галереями сплошь; в предвосхищении этого строители ратуш обычно вовсе не предусматривали в них окон на первом этаже. В отдельных случаях (Ангербург/Angerburg, 1571 г., ныне Венгожево) торговые балаганы покрывали площадь сплошь и постоянно, так что и площадью её назвать было сложно. Лишь утрата первоначального здания объясняет иное расположение ратуши (так, Фишгаузен/Приморск полностью разрушался и выгорал в 1458, 1673, 1677 гг.).

prussak, интересно пишешь! Оценить историческую достоверность не могу, ибо мало что понимаю в градостроительстве, но видно, что проделана большая работа. И литературный стиль изложения хорош, так держать!

Орден продвигался этапами: заложив первые поселения Торна и Кульма, спустился вниз до Эльбинга/Эльблага; основав Балгу/Бальгу, получил в свои руки контроль над всем заливом и начал подготовку нового похода. В 1239-40 гг. рыцари подчинили Вармию (Ermland), Натангию (Natangen) и Бартен (Barten); для защиты от литовцев в начале XIV века устраивается по тогдашнему рубежу пограничная засека: Фридланд/Правдинск – Цинтен/Корнево – Бартенштейн/Бартошице – Ландсберг/Гурово-Илавецке – Велау/Знаменск – Растенбург/Кентшин. Прочие города провинций Натангии и Бартен возникли на полвека позже и не имели подобной засечной роли. Как ответ на восстание прусов выросли сильно укреплённые города Гейльсберг/Лидзбарк-Варминьски и Браунсберг/Бранево, один – кульмский и сельский, другой – торговый любский.
Закладку поселения на месте Кёнигсберга/Калининграда ещё в 1240е гг. предлагали любекские купцы, но осуществить её помешали восстания. Теперь же, после большого крестового похода 1255 г. и покорения Замландии, на переправе через Прегель, неподалёку от его устья был заложен замок. Первые горожане селились к северу от него, на территории будущего Штейндамма (Steindamm), но были разорены при втором прусском восстании 1260 г., лишь в 1286 г. состоялось возобновление Кёнигсбергского Альтштадта (Altstadt). Горожане, как и в первом случае, прибывали из Любека или через Любек, из Вестфалии, Нижней Саксонии, Померании и Мекленбурга, потому и градостроительная схема была единой, любской, и в Альтштадте, и в Кнейпгофе (Kneiphof): длинный рынок вдоль реки от одного конца города до другого, фланкируемый параллельными улицами по сторонам. Перпендикулярно им к рекам сбегали переулки, а зачастую и полновесные улицы, деля застройку на кварталы одинаковой ширины. В Лебенихте (Löbenicht) укосы холма вели к значительной иррегулярности.

Заселением городов занимались уполномоченные орденом “локаторы”, подбиравшие колонистов согласно заявленной цели устроения каждого конкретного города: торговцев, ремёсленников, крестьян, скотоводов, рыбаков, отводившего им наделы и поля - уже до начала подбора колонистов определялось, кому и где жить. Практиковалось приказное группирование по профессиям, в других городах происходившее стихийно. Проектирование города оставалось в руках орденских специалистов, о личностях которых нам ничего не известно, равно как и об орденских архитекторах; можно предположить лишь, что это были члены ордена, а не приглашённые, тем менее нанятые со стороны мастера – орден неохотно работал с наёмниками в сферах государственной своей ответственности.
Строительные команды, артели или ложи (bauwde). третьи в этом ряду, действовали согласно мариенбургскому Экономскому своду (Marienburger Treßlerbuch), по выданному им плану и детально разработанным строительным правилам, независимо от локаторов и набранных ими поселенцев: участие тех в возведении городов было минимальным и сугубо исполнительским - за единственным исключением в Прейсиш-Голланд/Пасленк, поселении голландских колонистов, возведённом по голландскому же обычаю. Прочие города такой однородности колонистов не знали, потому и не учитывали их каких-либо особенностей (Фридрих II сохранил эту традицию).
Постоянно действующие ложи и артели прославились как строители соборов по всей Германии, XI-XII века – период их расцвета (некоторые, например, кёльнская, существуют по сей день); следует счесть, что орденские власти привнесли или привлекли их в Пруссию. Замечательным тому свидетелем была резиденция епископа в Гейльсберге/Лидзбарке Варминьском (1350–1372 гг.), с квадратным главным корпусом длиной и шириной в 39 м и описанным галереей-клуатром двором в 11 х 12 м: не было ничего менее преспособленного к снежным прусским зимам, как открытые эти галереи, с дверьми, непосредственно ведшими в помещения! Лишь ранние замки (Балга/Бальга, 1239 г.) отличал учёт требований местности, поздние, напротив, нарочито игнорируют их, словно утверждая свою инакость от условий этой земли. Вероятно, именно искусственность, видимая рукотворность и нездешнесть этих форм прибавляла им привлекательности – человек доказывал свою богоугодность творчеством, и вот уже соборные строительные ложи берут себе символом правильный пятиугольник, в природе не встречающийся.

Артели выступали зодчими, но градостроителями они не были; принято считать, что орденские строительные ложи насчитывали порядка 30 мастеров разных профессий, с соответствующим числом подмастерий и рабочих: на строительстве замка в Лабиау (Labiau, городские права с 1642 г., ныне Полесск) в 1386 г. 544 рабочих копали котлованные рвы. Весьма вероятно, что орден, отбиравший своих колонистов “по пригодности”, мастеров-строителей также приглашал лишь проверенных, заработавших свои звания в строительных ложах метрополии – пока не подросли собственные свои кадры.
Подобный подход к организации строительства сохранился до самых последних дней ордена и пережил его: последний магистр Альбрехт подписал Строительный регламент (Dienstordnung fьr den Baumeister), предписал порядок ведения строительства, торгов и подрядов, обязал вести понедельную документацию строек, сохранявшуюся ещё и до войны. Так нам стали известны имена зодчих, каменщиков, плотников, кузнецов, стекольщиков, гончаров, маляров – вплоть до подсобных рабочих. Главноначальствующим на казённой стройке назначался комендант орденского замка (Oberburggraf), каждодневный же контроль принадлежал кастеляну (Hausvoigt) – исполнительская же и проектная часть, по испытанной орденской традиции, лежала в ведении руководителя строительной колонны, лица высокопоставленного и вполне автономного, а также осведомлённого о течениях и стилях других стран. Известны рабочие поездки орденских зодчих из Кёнигсберга для ознакомления с достижениями зарубежных государств.
В цехах зодчие не состояли, напротив, находились с ними в напряжённых отношениях.

Строительный контроль ордена определял не только план города, но, в значительной степени, и его домов. Начинаясь от рынка, все меры, большие и малые, от улиц до домов и кварталов основываются на едином модуле, на “владетельном копье”: средневековый этот принцип приказывал содержать улицы такой ширины, чтобы рыцарь, по ним проезжая, концом копья не касался бы стен. В “природных” городах это правило обосновывало снос прилепившихся к фасадам пристроек; в новозаложенных – определяло ширину ещё не построенных проездов. Так, во Фридланде/Правдинске ширина улиц и участков совпадают и равняются 30 футам (8,64 м), глубина участка троекратно превосходит ширину и равна 90 футам (25,93 м), а сторона города вдевятеро превосходит глубину участка, то есть 810 футов (233,38 м) – очевиден троичный мотив, посвящение города через пифагорейские гармонии в средневековом изложении. Сходны взаморазмеры и в других городах: в Норденбурге/Крылово город первоначально занимал прямоугольник в 300 х 150м (рынок: 28 х 52м), в Гердауэне/Железнодорожном рынок занимал четырёхугольник в 90 х 120м. В Кёнигсберге/Калининграде средний участок был те же два кульмских прута или 30 футов шириной и четыре-пять прутов длиной (17,20–21,50 м), что меньше, чем в иных городах. Бывали дома и шире, в 10–12 м, в общем же дома Восточной Пруссии были уже по фасаду, чем их современники в метрополии: любские дома в среднем насчитывали до семи осей по фасаду, тогда как в Восточной Пруссии превалировали три, редко четыре.
Дополнительно городские участки различались по величине на “целые дворы” (Erbe), половинные, в 5–7 м, и “будки” (Bude) по переулкам. Половинные участки возникали как результат наследственного деления участков полноразмерных, когда, как и было принято по всей Германии до конца XIII века, дома делились между собственниками не поэтажно, а по вертикали. В орденской земле этот обычай задержался и позднее, мы находим подобное и в Эльбинге/Эльблаге, и в Браунсберге/Бранево и в Кёнигсберге/Калининграде. Позднее, очевидно, такие неудобные участки вновь сливались с соседними, что вело к разнообразию длин фасадов. Кварталы обыкновенно вмещали 10–15 домов.
Впрочем же одинаковость фахверкового модуля во франконской нижненемецкой традиции, с некоторыми лишь изменениями, объяснимыми требованиями климата – их вплоть до мировой войны можно было найти по деревням – могла вести и вела к типовому строительству, и, вероятно, использованию элементов заводской или, в те годы, мастерской готовности. Подобное мы найдём и в российских крепостях, рубившихся по шаблону, с башнями, пряслами, избами и банями, и сплавлявшихся плотами по княжьему повелению. Их российским аналогом был бы Свияжск.
Первыми капитальными строениями что в Пруссии, что в России, становились церкви, даже до замков. Им зачастую отводилась роль цитаделей – оттого и пояса бойниц у карниза, оттого и подчёркнутый их размах, намного превышавший повседневные потребности небольших приходов. За ними в кирпиче строились дворяне и духовенство, позднее и зажиточные горожане – но ещё в XV веке количество каменных домов было так мало, что прозвание “Steinhaus” часто служило достаточным адресом. Впрочем же Восточная Пруссия и до самых своих последних дней оставалась деревянной и горела столь же часто, как и Москва; вплоть до XX века строительная газета („Ostdeutsche Bauzeitung“) отдельно сообщала о пожарах городов, селений и поместий – и колонка та не пустовала!
Высота дома не превышала 30 футов до карниза; более высокие требовали дозволения магистрата.

Однако, интересная цифирь! Вероятно, специальная литература и периодика по архитектуре и строительству из Германии прямо повлияла на создании строительных правил в 19 веке в Лифляндской губернии Российской империи. Так в Риге действовали ограничения: высота каменных зданий не должна была превышать 21,3 метра, а высоте деревянных зданий не выше 8.54 метра.
Гармония бульварного пространства Риги определяется арифметическим раскладом: 21.3 м(ширина бульвара) x 21.3 м (высота шестиэтажных домов)

возможно, хотя и не напрямую: города империи равнялись на столицу, а столица именно эту высоту имела в карнизе зимнего дворца. дворец строил растрелли и строил его в той высоте, к которой привык в западной европе - возможно, что эта привычка объясняется именно той, средневековой меркой.

боже, как удивителен мир!

По заселении города локаторы становились наследственными старостами (Erbschulze), собственноручно подбирали себе товарищей-консулов (Consuln, Kumpanen, Schöppen) – а буде их род пресекался (иногда уже и до того), горожане начинали избирать себе старост и бургомистров сами, обычно через посредство гильдий, выставлявших своих ратманов. Почти повсеместно подобная смена властного принципа приходится на середину-конец XIV века:
• Алленбург/Дружба, городская привилегия 1400 г. сразу оговаривала подобный переход
• Велау/Знаменск, первая половина XV века
• Гейльсберг/Лидзбарк-Варминьски, 1450
• Крейцбург/Славское, 1351
• Фишгаузен/Приморск, 1305
• Цинтен/Корнево, 1399
Города, привелегированные позже (Тильзит (Tilsit, 1552 г., ныне Советск), Домнау/Домново), сразу получали выборных глав. Эти старосты и их 4-8 советников, в зависимости от собственной величины города, избирались пожизненно, для вящей независимости: выборы их не могли не превратиться в кооптирование гильдейских мастеров и прочих городских патрициев, массы горожан вовсе не затрагивая. Иногда дополнительным органом при магистрате служили и до 8-12 депутатов (Тильзит/Советск).

Из благоустройств стоит особо отметить орденские мельницы, что обеспечивали горожан свежей водой: во Фридланде/Правдинске хроники 1400-х гг. сообщают об обязанности горожан чистить лотковые камни, по которым с мостовых стекала подведённая в город из мельничного пруда по деревянным трубам вода.

Подобным обычаем Тевтонским орденом в XIII веке заложены десять городов; в XIV, вплоть до 1410 и сражения под Танненбергом – 43; с Танненберга до Второго торнского мира в 1466 г. – три; от 1466 г. до секуляризации в 1523 г. – ни единого.

Ослабление орденской власти, восстания горожан, и, наконец, секуляризация Пруссии нашли своё отражение в размывании чёткой градостроительной картины; маньеризм, узорочье и помпезность брали верх над целесообразностью. Как и в позднем Риме, профили улиц начали заужать, а переулки, ведшие ко службам – застраивать, зато площади стали без меры расти: вряд ли орден заложил бы в Гольдапе рынок такого размера, что на нём, при сохранении общей двухуличной схемы, с лёгкостью разместились и ратуша, и почтамт, и суд, и церковь! Впрочем, даже и ему далеко до рынка Маргграбовы (Marggrabowa, 1560 г., ныне Олецко), занимавшего – во всё том же “орденском” архетипе! – 7 гектаров.
Жилое хозяйство выявило отчётливую тенденцию к расслоению: участки, прежде столь регулярного размера, принялись делиться, распространились половинные. Дома полезли на крепостные стены; крепостные рвы тогда же начали делить на участки и засыпать; новые укрепления если и строились, то не были ему полноценной защитой! Разве счесть таковой валы и бастионы, что во время Тридцатилетней войны по совету Густава Адольфа шведского с 1626 г. окружили Кёнигсберг/Калининград? Охватив по неосознанной, видимо, орденской традиции, не только три города, но и поля и городские предместья, они не вызваны были потребностью прикрыть и приютить беженцев или хотя бы обеспечить провизией при долгой осаде. Размах превышал и финансовые, и военные возможности города, периметр кёнигсбергского укрепления городская милиция не могла бы удержать самостоятельно, а потому нуждалась бы в сильном союзнике – например, в шведском корпусе. К 1640 г. насыпи были готовы не более чем наполовину; во время Семилетней войны 1758 г. и наполеоновских войн 1807 г. они были блистательно бесполезны – если не счесть такой пользой сохранение задела под будущий парковый пояс, ставший отличительной чертой Кёнигсберга/Калининграда последующих столетий.

Выросшая в те годы Кёнигсбергская аггломерация не имела единых планировочных установок, как и врообще межгородское планирование не имело места в Германии до начала XX века (Zweckverband). Впрочем, новая округлая форма совпала с радиально-лучевой структурой новых внешних районов города.
Другим новым элементом городской структуры сталм противопожарные (Ластади/Lastadie, Трангхейм/Tragheim) и водоотводные (Форштадт/Vorstadt) каналы, опоясывавшие отдельные кварталы, так что некоторые из них получили прозвища "Венеции" иил "Голландии".

Беспокойный период становления герцогства закончился Краковским миром с Польшей в 1525. Государство обратилось ко внутренним резервам и нашло их на востоке провинции, где ещё в начале XVI века царила непролазная чаща. Герцог Альбрехт начал селить здесь колонистов из Литвы, где в те же годы ввели крепостное право – своеобразное повторение истории, ведь и первые кульмские колонисты бежали от крепостной зависимости в метрополии, не менее своеобразная компенсация территорий, утерянных по второму Торнскому/Торуньскому миру (1466 г.). Первые орденские поселения тут были уже утрачены; неизвестно, какой формы придерживались деревни прусов и придерживались ли вообще – немецкие хроники подчёркивают только их иррегулярность. Кульмские деревни, обычно уличного замкнутого типа, ставились независимо от них (хотя зачастую и по соседству) и, с течением времени, поглощали их. К планомерному заселению сельских областей Пруссия перешла, однако, лишь после секуляризации; старостам и градоначальникам было поставлено в обязанность привлекать колонистов, межевать поля, расчищать леса. В XVII веке наметился рост числа переселенцев, вскоре оборванный татарскими набегами 1656-1657 гг. – до того герцогство успело прирасти ещё и голландцами, бежавшими Карла V и поселившимися в Прейсиш Эйлау/Багратионовске, Кёнигсберге/Калининграде (переселенцы 1543 г.) и у ранее прибывших соплеменников (Прейсиш-Голланд/Пасленк, переселенцы 1556 г.); мазовцами, с 1466 селившимися на юге.

При подобном заселении неверно было бы ожидать единообразия, к XVII веку Восточная Пруссия знала и яркие многосоставные литовские клети, с подфронтонными верандами, зашитым досками стоймя, их же рыбацкий вариант, сведённый к единому объёму под общей крышей; мазурские дощатые дома, похожие на литовские, но одноцветные, где веранды зачастую превращались в плоские ниши саксонского образца, а зашивка фронтона блистала величайшей гаммой углов наклона досок; замбийские, натангские и бартские дворы, с обилием открытого фахверка во фронтонах, такими же неглубокими нишами по торцам, как в Мазурии, и ещё более скупой раскраской; вармские, с исключительно глубокими верандами, как встроенными в домовой объём, так и пристроенными к нему, причём по нескольким сторонам; оберландские, мариенбургские и эльбингские, такие же дощатые, но в два этажа и с глубокой лоджией по продольной стороне, с развитым рисунком фахверка во фронтоне.

Из деревень вырастали к XVI-XVII веку города, первые "естественно выросшие" города провинции – подчастую их предшественницами были даже не одна, а несколько деревень или посадов:
• Ангербург/Венгожево)
• Бартен (Barten, 1628 г., ныне Барчианы)
• Гольдап (Goldap, 1570 г.)
• Инстербург (Insterburg, 1541–1583, ныне Черняховск)
• Йоганнисбург (Johannisburg, 1451 г., ныне Пиш)
• Лабиау (Labiau, 1642 г., ныне Полесск)
• Лёцен (Lötzen, 1612 г, ныне Гижицко)
• Либштадт (Liebstadt, 1490 г., ныне Милаково)
• Лик (Lyck, 1669 г., ныне Эльк)
• Маргграбова/Олецко
• Ортельсбург (Ortelsburg, 1616 г., ныне Щитно)
• Прейсиш-Эйлау (Preußisch Eylau, 1585 г., ныне Багратионовск)
• Тильзит/Советск.
Лишь шесть городов заложены в XVI веке вновь, в XVII веке и того меньше – лишь два. Им присущи более сложные планировки, ведь за повышением ранга деревню немедленно ожидало расширение. Так, Инстербург/Черняховск вырос из орденского замка, торгового посада при нём, колонистской и прусской деревень. Дорога из Кёнигсберга, прихотливо извиваясь, здесь спускается к переправе через Анграпу, образовав на хребте возвышенности линейный Старый рынок: его до-городская северная сторона и замковый посад иррегулярны, но уже южная, заложенная в новом звании, квадратными кварталами задаёт направление всех последующих городских улиц. Неудивительно, что и ратуша строится именно в этой части города; её расположение в ряду прочих зданий можно объяснить более древним, до-орденским, западногерманским градостроительным типом – но можно счесть и симптомом падения городской организованности позднего ордена и герцогства.

Альбрехт, юность проведший в Нюрнберге, зовёт ко двору опытных художников и учёных с юга метрополии, компенсирует недостаток их собственным вниманием к строительству и технике; завязав дипломатические и торговые связи с Голландией и Рейнландией, он привлекает и тамошние силы: из Амстердама прибыли мастера кирпичных дел и орнаментики. Архитектура, живопись и скульптура процветают при первом герцоге.
Им закладывается собрание увражей и макетов, законтрактованного в Нюрнберге придворного живописца Криспина Герранта (Crispin Herrant) он просит привезти чертежи и виды построек “в итальянском духе”, а придворного зодчего Фридриха Нусдорфера (Friedrich Nußdörfer), верховного строителя герцогства и кёнигсбергского замка, снять чертежи важнейших новых зданий юго-западной Германии и Голландии. Стилем герцога был ренессанс, но не забывал он и об орденской старине – последовавшему за Нусдорфером Кристиану Гофману (Christian Hoffmann) прямо предписывалось обследовать Мариенбург (Marienburg). Затем должность, по рекомендации венценосных собратьев (консультировали герцог Вильгельм клевский, Филипп гессенский и Мориц саксонский) в 1555 г. перешла опять к нюрнбержцу, Кристофу Рамеру или Рёмеру (Christoph Ramer/Römer). Тому наследовал сын Давид, объездивший Францию и Венецию и скончавшийся в 1605 г. Вторым по рангу был шваб Бартель Фогт (Barthel Voigt), до 1551 г.; крепостным строительством заведовал известный тюрингец Андреас Гессе (Andreas Hesse).

Пусть строительство не всегда отвечало замыслам герцога, а богатство исполнения отставало от прочих германских владений – оно принесло ему славу «строителя на троне», к которому не стеснялись обращаться и граф Горка, и герцог Лигница, и польский король. По смерти Альбрехта династическая слабость превратила Пруссию в своеобразную дворянскую республику, где власть принадлежала коллегии Верховного совета (октябрь 1566 г.). Благоприятной для градостроительства такую ситуацию не назовёшь; лишь новая конституция курфюршества (1661 г.) положила ей конец.


конец главы

дальнейшее углубление в планировку тильзита выявило несколько обескураживающий результат: он вовсе не радиален, радиусы выросли с отстоянием едва ли в сто лет друг ото друга.
первоначальная схема тильзита - крест!
интересные результаты даёт городская геометрния: немецкая улица, дорога из замка в шплиттер и кёнигсберг - 100 футов, высокая - 70, а поперечная - все 120! городской писец нейгойф в 1540 писал альбрехту, что тот, заложив будущий город вскоре после вступления на трон (1511), сам положил "на поперечной улице от старого кабака в гору" проводить торг. термины именно таковы, запись сделана непосредственно свидетем событий - тезис о "природности" тильзита, похоже, можно сдать в архив.
счесть ли его "искусственным городом" герцога?
или огорожанившейся деревней?.. вернее, идеей деревни, так как на именно этом месте до-городской деревни не было?

Уважаемый prussak, не могли бы вы на карте 1551 года показать этот первоначальный планировочный крест?

meteor, вы серьёзно? я вам улицы назвал, открытым текстом, на вашей карте они отмечены: немецкая и поперечная, deutsche gasse и quergasse. не видать?

Крест я вижу, но могу понять какое отношение к кресту имеет улица высокая

именно что никакого, крест образовали немецкая и поперечная.
высокая улица в момент основания города была коротеньким проулочком. в длинный радиус она развилась лишь столетие спустя. таким образом, к первоначальной градостроительной схеме она не относится, а только затеняет её.

так, с планировочным крестом понятно, его появление можно объяснить двумя функциями:1)основной дорогой на Шплиттер и далее, и 2) свободным доступом к воде, т к. quergasse упиралась в герцогский паром, на котором жители города переправляли скот выгуливаться на просторные пастбища за Мемелем. Город, согласно грамоте герцоге, имел 2/3 свой площади на правом берегу Мемеля (!) и только 1/3 на левом.


Но, интересная геометрия, как вы выразились, для меня остается загадкой. Пожалуйста, только не сердитесь, объясните в чем суть приведенных вами цифр? Какая скрытая сила и красота таится за ними?

в немецком исследовании тильзитской истории („Bau- und Kulturgeschichte Tilsits“, Waldemar Thalmann, Tilsit 1923-1927) мною не найдено ни единого упоминания городских частей в замемелье. верно ли их считать таковыми? когда они были официально присоединены к городу? или же речь идёт о принадлежавших городу общественных полях?

интересность тильзитской геометрии в том, что она, по нынешним моим данным, совершенно нетипична. я пока не знаю, как её классифицировать.
имелась немецкая улица как основная проезжая коммуникация. оттого она приобретает достаточную ширину - 100 футов - можно и проехать, можно и потолпиться. казалось бы, отсюда один лишь шаг к любской форме, с широким длинным торгом от одних до других городских ворот.
не тут-то было!
рынок располагается на специально проложенной поперечной улице ещё большей ширины. транспортная нагрузка на эту поперечину в начале - нулевая, она никуда не ведёт. между тем, ей придают ещё большую ширину, нежели немецкой улице. зачем - да чтобы торговать!
таким образом, получаем тракт, пересекающий рынок под прямым углом, что несколько необычно.
единственное, где мы найдём подобный шаг, это типаж "замкнутых деревень", на большак выходивших лишь деревенскими воротами, а за ними расширявшимися внутридеревенским выгоном. вот только выгон тот и был, собственно, деревней, все дома выходили на него, церковь там же стояла - в тильзите же торг поперечный является всего лишь частью вытянувшегося вдоль немецкой улицы поселения.
почему? почему не совместили торг и проезд? почему расположили поперечину именно в этом месте? почему не использовали её как планировочную ось при росте города, а обрубили на высокой улице? чем была вызвана такая геометрия - вот мой сегодняшний вопрос!

Конечно, вы читаета Тальмана в оригинале.... Вам все карты в руки, и - исправлять огрехи и поспешности былых краеведов. Данные о площади города взяты мною из книги И. Рутмана " Из Советска в Тильзит, 1993 год, издательство НАСА. Привожу цитату дословно.
И указана ссылка на книгу Герберт Кириннис "Тильзит пограничный город на немецком Востоке", 1935 год, стр. 72.перевод Б.Кузьмина.
А разве неточности переводчика, не приводили к казусам. Перевод как женщина, если красив, то не верен, если верен, то некрасив.



Вероятнее всего поперечина образовалась от схода к переправе на Мемеле. Это, пожалуй, единственное объяснение на сегоднейший вечер.

что ж, подвергнем рутмана сомнению
шаг первый: кульмский гуф равен 17,3 гектаров. городу выделено 82 гуфа, то есть 1418,6 гектаров.
шаг второй: число первопоселенцев, которым эти гуфы были выделены. по тальману, это было от 12 до 20 семей. предположим даже, что это были семьи по 10 человек - таким образом. в городе было 200 жителей максимум.
шаг третий: деление. 0,14 человека на гектар получается у нас. пустыня сахара, а не тильзит!

подвергай всё сомнению! женщин - тоже. а если уж ты - женщина, то - вдвойне!



странно: разве не удобнее было бы переправляться от замка?

У Рутмана описывается 1552 год, и число жителей в то время около 3000 человек.


Замку иметь переправу перед самым носом, стратегически не верно, не правда ли?

угу. в 1511 - 200, а в 1552 - уже 3000. они что там, кроликами работали?
впрочем, даже и при ваших цифрах получается меньше получеловека на гектар. города такими не бывают.
вывод - названные площади никак не могут быть площадями города, а только площадями приданных городу полей.

переправу правильнее иметь именно под замком, чтобы проще её оборонять. потому-то многие замки и стояли на мостах.

Давайте прикинем количество жителей согласно карте города. На карте 1551 года, насчитала 171 земельных участка.Предположим, что каждым участком владеет семья из 6 человек, (предположим кроликами им недосуг..) получается чуть больше 1000 жителей.

что ж, это всего лишь подтверждает мой тезис, что занеманские поля были именно полями, а никак не посадами
количество первопоселенцев мне представляется вполне резонным, оно немногим меньше орденских чисел. не следует забывать, что прирост тогда был и механическим - но и он ни в коем случае не превышал орденских темпов. число 3000 можно объяснить лишь включением в список жителей деревень, стоявших на выделенных городу землях.
впрочем же придётся проверить, что именно написали в оригинале "тильзит - град востока".

Правильно! Переправу иметь у замка выгодно только ордену, он же пошлиной облагал переход. (Так было и в Риге, когда за проход по мосту напротив орденского замка, через малюсенькую речушку, извивавшуюся внутри города, рыцари брали нехилый налог. Вражда горожан и рыцарей закончилась печально для последних - они вынуждены были уйти строить замок в другом месте)
Но когда Тильзит получил права города ( это был долгожданный запах свободы!), герцог велел построить перераву в другом месте, удобном для бюргеров, и независимом от ордена.

meteor, теперь отложим-ка в сторону эмоции и вернёмся к фактам
при ордене тильзита не было. некому было кричать о свободе.
альбрехт, вступив на магистерский престол в 1511, был главой ордена. в 1525 он его ликвидировал. где-то между этими двумя датами он заложил тильзит, сперва как зависимое поселение, а с 1552 как город.
что-то не вижу я тут ни малейшей борьбы против ордена! - напротив, одна сплошная владетельская воля.
как жители раньше писали челобитные альбрехту-магистру, так они писали их потом альбрехту-герцогу, как сидел в замке кастелян, так и продолжал сидеть.
и налог собирать.
потому вопрос о переправе сохраняется.

Да, орден перестал существовать как форма государства, но он остался как религиозное общество, с обновленой структурой, правами и даже привилегиями. Разве не так?
Но была заложена новая переправа(паромная переправа), на которую уже не мог претендовать орден.

разумеется, не так
орден в пруссии перестал существовать
все духовные чины стали гражданскими

те же члены ордена, что остались вне пруссии, альбрехта за то прокляли

иметь две переправы, одну - под замком, а другую - через пару сотен метров от него... безумие!

увы, не мои фантазии, и не мое безумие. Все тот же Рутман, видимо, после знакомства с книгой "тильзит - град востока", упоминает о герцогском пароме, который находился на сходе Packhofstrasse (нынешная Герцена) к Мемелю. Тут уж без вашей помощи не разобраться...

И еще, вот реконструкция Тальмана призамковой площади, хотя это уже 1795 год.
Но и здесь видно, что город и замок все еще разделяет ров.
Чтобы пробраться к парому, если он один на весь город, надо протиснуться через узкое горлышко малюсенького мостика.


Полноценного торга вряд ли здесь можно ожидать, хотя дровяной рынок каким-то образом здесь прижился.
Сплошные загадки...